Перед глазами бессмертия

– Геннадий Константинович, по образованию вы┘

– ... журналист. Окончил Иркутский госуниверситет. Возглавлял молодежную газету. В свое время меня звали в Москву. Но я не могу жить в Москве. Через неделю мне здесь уже душно, она меня расщепляет. Сколько времени здесь порой уходит на пустую беготню, никчемные хлопоты, вечную борьбу с чем-то или с кем-то.

Когда же появилась идея издательской работы – для меня не стоял вопрос, что издавать. Естественно, Виктора Петровича Астафьева! К тому времени мы уже несколько лет были с ним знакомы и даже дружны. Но я пришел к нему не с просьбой о перепечатке старых вещей, как обычно поступали издатели, а с идеей. Сейчас ведь такой подход – просто издать Астафьева, Распутина или кого-то еще. А я пришел с проектом. Тогда он только что закончил «Чертову яму» – первую часть романа «Прокляты и убиты». Я предложил издать «Чертову яму», собрав вокруг все, что он написал ранее о войне. В таком виде Астафьев тогда еще не издавался. Мы вместе придумали название: «Проза войны». Он сказал: «Это же много будет!» Пускай, ответил я, сделаем два тома. Так и получилось. Познакомился с бессменным, еще со времен молодогвардейских книжек, редактором Виктора Петровича ≈ Агнессой Федоровной Гремицкой...

Именно у Астафьева где-то в конце 1980-х годов я встретился и с Валентином Яковлевичем Курбатовым. Просто представились друг другу, попили на кухне чаю┘ Кто знал, что через много лет Курбатов станет моим автором, соиздателем, другом, что у нас будет множество совместных проектов!

– По частоте появления в ваших изданиях это имя, пожалуй, лидирует. От кого исходила инициатива совместной работы с Курбатовым – от него или от вас?

– Валентин Яковлевич просто не способен предлагать собственную персону. В силу природной скромности, интеллигентности, может быть, самоедства – в хорошем смысле┘

Естественно, я к тому времени знал прекрасную книгу Курбатова «Миг и вечность» об Астафьеве, читал его статьи, многочисленные литературные предисловия и послесловия к книгам многих замечательных художников слова. Мне это было безумно интересно. Уже тогда мы незримо приближались друг к другу. А в 1999 году мы с Виктором Петровичем задумали книгу «Вернитесь живыми» с повестями фронтовиков (туда вошли повести Виктора Астафьева, Евгения Носова, Василя Быкова, Вячеслава Кондратьева, Виктора Некрасова, иркутского прозаика Дмитрия Сергеева), и я обратился к Валентину Яковлевичу с просьбой о предисловии. Он справился с этим блестяще! Показал нам с Виктором Петровичем, что мы, сами того не ведая, через литературные тексты написали историю Великой Отечественной войны от первого ее дня до последнего. Это была первая творческая работа с Курбатовым.

Потом Виктор Петрович доверил мне выпустить книгу «Пролетный гусь». Так получилось, что она стала последней его прижизненной книгой, он успел ее увидеть и прижать к груди┘ Но именно эта последняя работа во многом и надорвала его – и физически, и психологически. Он сам мне в этом признался незадолго до своего ухода. В 77 лет за несколько месяцев написать полдюжины проникновенных, мощных рассказов, хрустальной чистоты! Там же появились наконец-то воспоминания о Рубцове. Астафьева и до этого многие просили, даже укоряли: что ж вы, жили, дружили с Николаем, хоронили его и отпевали – отчего не напишете? А он отвечал: не могу. Видимо, что-то мешало, необъяснимое самому себе. И вот весной в 2000 году заехал к нему, он выходит ко мне, светясь от радости: «Пишу о Рубцове! Весело пишу, просторно┘» Все это (рассказы, две новые тетради «затесей», воспоминания о Рубцове) сложилось в книгу за один год. И Валентин Яковлевич с удовольствием написал к этой книге послесловие. Книга потом пережила три издания.

Когда Виктора Петровича не стало, я с разрешения Марии Семеновны заглянул в ее архивные закрома, где был всегда полнейший порядок: тут письма читателей, тут черновики, тут фотоархив, а тут переписка с писателями, друзьями┘ Среди них две самые толстые папки – письма Курбатова. С позволения Марии Семеновны я прочел несколько курбатовских писем – мне это показалось безумно интересным. Они четверть века дружили. Виктор Петрович как-то сказал мне: «Приедет Валя Курбатов, пару недель поживет у меня в Овсянке во флигельке, наговоримся, надышимся друг другом, даже помолчим вот рядом – и мне на год этого кислорода хватает!» Затем уже в Пскове я прочитал несколько писем Астафьева к Курбатову и окончательно уверился, что эта переписка длиною в четверть века обязательно должна стать общим литературным достоянием. Тогда же предложил Валентину Яковлевичу издать переписку. Он поначалу был в большом сомнении, скорее даже против. Мы понимали с ним, что это будет, может быть, первая книга об Астафьеве, которая пишется, по словам самого Валентина Яковлевича, «уже перед глазами самого же бессмертия». Что Валентин Яковлевич подставляется – прошло еще просто крохотно мало времени, отдаляющего нас от кончины Виктора Петровича. Должно, наверное, отойти как минимум поколение, когда в дело вступит история и когда все можно и ничего не страшно┘

– Он в разных смыслах подставлялся. Дистанция между ними там тоже видна┘

– И дистанция видна, и ответственность на себя брал огромную, и тем не менее – решился и дал мне согласие на составление переписки. Уже соединив несколько писем, я увидел, что это – роман. Роман жизни близких по духу и мироощущению людей. И этот в общем-то условный для эпистолярия жанр сам диктовал мне, что и как включать в книгу. Сокращения были минимальны. Все-таки о некоторых вещах в письмах пишется не для того, чтобы когда-то кто-то читал об этом, кроме адресата. Так вот и вышла в свет книга «Крест бесконечный», выдержала два издания.

Потом была книга «Твердь и посох» (переписка Астафьева и критика Александра Макарова), недавно вышла книга переписки В. Курбатова и А. Борщаговского «Уходящие острова». Сегодня работаю над большим эпистолярным наследием Астафьева. После выхода книги «Крест бесконечный» многие люди, дружившие и общавшиеся с Виктором Петровичем, прислали мне его письма к ним. Астафьев никогда не вел дневника. Видимо, обстоятельства не требовали, да и память его по природе своей была удивительно крепка до последнего дня. Но он весьма добросовестно относился к ответам на многочисленные письма, приходившие к нему. Сам был свидетелем того, как он откладывал на день-другой все свои литературные дела и садился за ответы на письма. Это фактически и был его дневник, который он по листочку чуть ли не ежедневно рассылал по всей России. И сегодня долгом своим считаю собрать как можно больше этих писем и издать их именно как дневник его жизни.

– Другие авторы ваших книг – их кружок тоже сложился под влиянием Астафьева?

– Сейчас уже нет центра. А такой круг действительно был.

– Но в него изначально не входил, скажем, Лев Александрович Аннинский. Как он оказался в числе ваших любимых авторов?

– Очень просто. Иркутск, фестиваль поэзии. Приехали Евтушенко, Кушнер, Кублановский, Хлебников, много других поэтов, хороших и разных┘ Приехал с ними и Аннинский. Я и раньше знал Льва Александровича по статьям, следил за его книгами. Когда-то мне попалась его книжка «Барды», тогда еще тоненькая, всего из семи сюжетов. Книгу «Серебро и чернь» – очерки о поэзии Серебряного века ≈ изучал еще студентом на филфаке. На фестивале впервые познакомились, поговорили, и я сделал ему предложение: продолжить и расширить «Серебро и чернь» для нового издания. Очерки, эссе о поэзии, а фактически – взгляд через поэзию на век и на мир┘ Он согласился, результатом через два года стала книга «Век мой, зверь мой» – очерки о русских поэтах прошедшего века. Впоследствии эти очерки легли в основу авторских циклов передач на канале «Культура».

– Вот как! Значит, и тут ваша «рука»?

– Отчасти да. Совсем недавно мы со Львом Александровичем выпустили новое, значительно дополненное издание книги «Барды». Теперь в ней уже 27 сюжетов о людях, чьи имена неразрывно связаны для нас с авторской песней.

А на последней московской выставке приобрел замечательный «Дневник» Игоря Дедкова. Это чрезвычайно интересно. Там же познакомился с его вдовой Тамарой Федоровной. Где-то в мае надеюсь с ней еще раз встретиться и уже более предметно поговорить о совместной работе.

– Речь идет, насколько я знаю, об издании переписки Дедкова?

– Возможно, переписки, возможно, одних только его писем, как бы взгляд с одной стороны┘ Но переписка интереснее. Она может быть не такой, какими я делал, допустим, «Крест бесконечный» или «Уходящие острова», какой-то новой┘ Сейчас увожу в Иркутск сочинения Евгения Ивановича Носова, буду набирать. Это мой долг перед ним. Когда-то Виктор Петрович, зная, что Евгений Иванович просто погибает от безденежья, попросил меня его издать. Он очень его любил, а как высочайшего стилиста слова ценил безмерно. Тогда по многим, не во всем зависящим от меня причинам не получилось. Потом мы выпустили сборник «Вернитесь живыми» с его повестью «Усвятские шлемоносцы», но мне хотелось издать Носова отдельно. И в этом году, наконец, выпускаю сборник лучших его последних рассказов.

– Часто говорят о «традиционном» письме, но для меня это абсурд. Великие классики выкидывали такое, что нынешнему авангарду и не снилось. Можно ли сформулировать, что за литературу вы все-таки выпускаете?

– Ту, на которой воспитан, которую принимает мое сердце. Ту, которая наполняет жизнь духовным содержанием. Это как собирать библиотеку. Вы же не купите книгу, зная, что никогда ее не откроете? Более 70 книг вышло за шесть лет с маркой «Издатель Сапронов», и каждая для меня дорога. Какими-то я по праву горжусь, и ни за одну мне не стыдно – ни перед нынешним, ни перед будущим читателями. Не будь я их издателем, все равно именно эти книги стояли бы на моей полке.