Сергей Арутюнов Уход Татьяны Бек, как принято в нашей холодной северной стране, трубит о приходе ее стихов. Чтобы расслышать поэта, его нужно убить. При жизни не канает: раствор не застыл.
Когда же статуя с лунно-мраморными бликами устанавливается в Пантеоне, она безупречна. И безопасна.
25 января, в Татьянин день, в «Пирогах на Никольской» представляли посмертную книгу, только что изданную Александром Гантманом («Б.С.Г-ПРЕСС»): «Татьяна Бек: Она и о ней». Самая большая ее книга. Ужасно, что чем толще книги, тем они посмертнее. Остальное – к славе. И памяти.
Это был «сестринский» вечер, потому что собрались подруги – Ирина Щербакова, Нина Краснова, Ирина Василькова, Айлар Кербабаева, Наталья Тендрякова, Марина Бородицкая, Ирина Ермакова. Те, кто пишет стихи, гадали по «Саге с помарками». Где откроется, там и знак. Так еще при выходе «Саги┘» повелось. После гадания читали посвящения. Кто не пишет стихов, вспоминал пространно и честно. Кажется, горькое слово звучало к мужчинам, однако «не уберегли» – ко всем.
Писательский мир 60-х гг., в котором Т.А. родилась и который не оставила, предстал в одной из речей довольно ограниченным и жестоким, примитивным и помешанным на цацках. Отец Т.А. не стяжал в нем ничего. Как и дочь.
Ее не интересовало, долго ли продлится «реставрация», пореволюционный период, когда люди ведут себя воистину омерзительно, ее интересовало, «почему они себя так ведут» и «будет ли им легче, если ее не станет».
Афанасий Мамедов призвал не молчать о том, что случилось. В последних днях поэта явила себя вся подлость нашего «сегодня», размытость, а зачастую и перевернутость всех нравственных норм, одной за другой. Право убийцы убивать, право предателя предавать – вершина политкорректности. Если право грабить и наживаться на бедах и бедности поставлено краеугольным основанием нашего нового бытия, то и право гнуться ради чистогана словно бы исконно и неподсудно: свободный выбор. Право интригана натравливать и прятаться – святее некуда. Право певца быть преданным и убитым – неизменный долг слушателей.
Убить могут только близкие. Не переставая быть таковыми.
Учителя же остаются учителями.
Говорили студенты. Леонид Кочетков – о том, что без поддержки Татьяны Бек почти не может писать стихов. Их совсем мало стало писаться.
Есть горькое упоение в самой возможности припоминать раньше незначащее, неважное, теперь превратившееся в личное послание, завещание чести.
Как много судеб переплетаются там, где всегда светло┘
Костры, зажженные с неба, и так не гаснут, но мы день за днем идем к ним со своими смешными вязанками, кладем их в алое жерло и до рассвета слушаем заливистый треск хвороста. Ничто не сгорает. Напротив, приближается к самому лицу, дышит в него смывающими, живящими языками.
Пламя счастья,
пламя скорби,
пламя пляшущего размера.
Неловких рифм.
Танцевальной просодии.
Военного вальса.
Духовой меди.
Первого бала.
