Беседовала Татьяна - Андрей, насколько актуален, по-вашему, Хармс для России XXI века?
- Актуальность - понятие многоуровневое. Отмечу только некоторые очевидности: во-первых, Хармс вошел в обойму писателей первого ряда, стал школьным классиком. Знакомство с Хармсом начинают уже в детском саду; его декламируют в первом классе, а к десятому доходят до метафизической "Старухи". Во-вторых, Хармс востребован самым широким читателем, он постоянно переиздается, иллюстрируется, цитируется; есть несколько собраний его сочинений, от трехтомных до шеститомных. В течение 2005 года только в Петербурге прошло чуть ли не два десятка разномасштабных мероприятий, посвященных столетию Хармса. Но можно посмотреть на актуальность Хармса и на фоне его коллег по литературе. Прошедший год был урожайным на круглые даты. Историк литературы, социолог, этнолог могли бы получить интересный материал, сопоставляя то, как общество отмечало юбилеи своих гениев - 125 лет Блоку/Белому/Грину, 120 лет Хлебникову, 110 лет Есенину, 100 лет Хармсу┘ В таком сопоставлении могли бы соседствовать и анализ тиражей, и материалы научных конференций, и неописуемый телесериал, претендующий на "всю правду о Есенине", и витальнейший День зачатия Хармса в петербургской галерее "Борей". Хармс, я думаю, опережает всех перечисленных по шкале пресловутой "актуальности", уступая, быть может, только Есенину.
- У Хармса несколько лиц. Классик абсурда, философ, детский поэт, автор таинственных текстов, которые нуждаются в расшифровке. Какое из этих лиц, с вашей точки зрения, истинное?
- Кто-то сказал однажды: Хармса трудно любить, зато им легко восхищаться. Думаю, это такой синтетический человек, синтетический автор. Странная, быть может гипнотическая, фигура. Кто-то писал, что в 1930-е годы его могли расстрелять только за внешний вид, только за манеру одеваться. Есть свидетельства, что, когда началась война, бдительные дети принимали его за шпиона и сдавали в милицию - Хармса спасало удостоверение Союза писателей┘ Хармс - это блеск, ярость, игра, невротизм. Хармс иной раз пугающ. Хармс - это в некотором роде подрывная литература (так, по слухам, Николай I квалифицировал произведения Лермонтова).
- Чествования в связи со столетием Хармса - показатель ли того, что поэта наконец-то стали воспринимать как национальную гордость? Подходит ли Хармс на ту роль, которую ему отвели?
- Можно говорить о том, что Хармсу повезло, что он моден, что он самый востребованный из чинарско-обэриутской когорты. При этом, слава Богу, о нем еще не снимают телевизионные сериалы и в его честь не переименовывают улицы. Но подобное в принципе я уже могу себе представить. А, например, по отношению к его другу Александру Введенскому - нет, не могу.
- Когда пятнадцать лет назад в России стали выходить более или менее академические издания обэриутов, они сразу же потонули в комментариях и филологических штудиях. Не идет ли это во вред живому восприятию поэзии, не создает ли в массовом сознании образы Хармса, Введенского, раннего Заболоцкого как поэтов для славистов?
- Ну да, Набокова тоже называли писателем для доцентов┘ Честно говоря, я не очень понимаю, что такое "живое восприятие". Что-то на уровне эмоциональных междометий - гениально-клево-круто? Нет, массовое сознание ничуть не пострадает от деятельности филологов. Но найдутся и такие читатели, которые захотят воспользоваться работой комментатора и интерпретатора, демонстрирующей культурно-исторический, литературный или биографический срез текста. Путь многомерного письма занимал и самого Хармса. В записной книжке 1933 года он так сформулировал свою авторскую установку (актуальную и для всего чинарско-обэриутского круга): "Что меня интересует: писать стихи и узнавать из них разные вещи". То есть процесс осмысления написанного отодвинут самим автором в будущее.
- Какие тайны Хармса еще не раскрыты?
- Для меня остается загадкой, как в Хармсе уживались устойчивый интерес к оккультным практикам и вера в Бога. Насколько мне известно, сейчас идет работа над масштабной биографией Хармса. Работа ведется независимыми друг от друга исследователями и в разных форматах - для серии ЖЗЛ и для издательства "Vita Nova". Так что подождем открытия этой и других тайн.
- Судя по "REAL"у" и "Кузнечикам", ваш интерес к поэзии - интерес эзотерика, искателя тайных смыслов. Всегда ли эти смыслы заложены в текстах изначально? Не получается ли так, что вы вычитываете из текста то, чего там нет?
- С обэриутами допустимы самые разные интерпретационные ходы, поскольку эти авторы провоцируют читательскую работу подобного рода. Главное - периодически дистанцироваться от предмета анализа и осознавать: то ли мы еще в роли строгого исследователя, то ли мы уже в роли зачарованного читателя. Можно было бы привести соответствующие высказывания и Хармса, и Заболоцкого, показывающие их рефлексию над "вычитыванием из текста того, чего там нет". А можно сослаться, например, на статью Р.О. Якобсона "Подсознательные вербальные структуры в поэзии" (1970): "┘поразительные особенности поэтического отбора┘ элементов [текста] нельзя рассматривать как нечто несущественное или случайное. Любое значительное поэтическое произведение, будь то импровизация или плод длительной, скрупулезной работы, сопряжено с целенаправленным отбором словесного материала┘ Рациональное осмысление построения текста может возникнуть у автора лишь задним числом - или даже никогда не появиться".
- С чем вы связываете увлечение обэриутов эзотерикой? Было ли это эскапизмом, уходом от гнетущей действительности тридцатых или чем-то иным?
- Через интерес к эзотерическим знаниям прошло и предшествовавшее Хармсу поколение художественного авангарда. Недаром начало ХХ века называли "оккультным ренессансом". Так что обэриуты/чинари многое могли воспринять от старшего поколения. Думаю, в увлечении оккультизмом была и доля определенной эстетической фронды, но внутренняя потребность более значима, особенно в случае Хармса. И, конечно, Хармс, Введенский, Олейников, Заболоцкий, а также Липавский и Друскин (четыре поэта и два философа, называвшие себя "Обществом малограмотных ученых"), вовсе не образуют абсолютного единства, в том числе в отношении к эзотеризму. И не стоит, думаю, впадать в крайность, представляя этих людей выключенными из своей эпохи. Например, Леонид Липавский, которого можно назвать теоретиком чинарей. При жизни Липавского (он погиб 36-летним, в самом начале войны) было опубликовано три десятка его книг, причем многие из них переиздавались. Их общий тираж за период 1926-1941 годов составил около 1 миллиона экземпляров - цифра фантастическая по нынешним временам. Среди них своеобразным бестселлером стала книга "Штурм Зимнего" - два прижизненных издания (1938 и 1939) вышли тиражом 375 тысяч, а тираж посмертных десяти изданий вплотную приблизился к миллиону┘ Как совмещалась в одном человеке внутренняя дистанцированность от советской повседневности (а может - от повседневности вообще?) и вполне очевидная вписанность в советский уклад? Отговорки, что детская литература являлась лишь источником заработка, по-видимому, недостаточно. Тем более что в случае Липавского речь идет о социально ангажированной детской литературе, весьма далекой от Бибигонов и Тяни-Толкаев. Вот лишь некоторые заглавия его книг (все они вышли под псевдонимом "Леонид Савельев"): "Пионерский устав", "Охота на царя", "Ночь съезда Советов", "Взрыв во дворце", "Военная книга", "Часы и карта Октября" и т.д. Приведу один поразивший меня пример. Речь о книге "На земле, на воде, в воздухе" (1936) - книге чинаря Липавского с предисловием полковника Военно-политической ордена Ленина академии РККА и с фотографией "непобедимого маршала рабочего класса" Клима Ворошилова на фронтисписе┘ Сочетание это кажется настолько диким, что начинаешь искать некий подвох, скрытую фронду, фигу в кармане автора - и, кажется, находишь (или утешаешь себя, что, мол, нашел): портрет Ворошилова снят в таком ракурсе, что гигантская маршальская звезда на воротнике его френча смотрит вершиной вниз - то есть дана строго в перевернутом виде - что, как известно, является символом нечистой силы. То, что чинари рефлектировали над такими вещами, не вызывает сомнений. Именно на оккультный контекст намекает Хармс в стихотворении 1931 года: "┘совершенно неслучайно / значки вырабатываются правительствами./ Пятиконечную звезду никто не станет вешать вверх ногами┘"
- Как получилось, что майор в отставке Андрей Россомахин профессионально увлекся филологией?
- Сам не знаю, как получилось, - по воле случая и волн, должно быть. Кроме того, меня окрылил успех уже самой первой книжки, как и то, что Михаил Сапего, главный редактор издательства "Красный матрос", издал ее, не задумываясь. Повесив мундир в шкаф, я оказался в аспирантуре Европейского университета, так что в академическую среду все-таки вписан. И занимаюсь, по сути, нормальной исследовательской деятельностью с некоторыми элементами междисциплинарности. Да, строго гуманитарного образования у меня нет, но я избавляюсь от соответствующих комплексов, тем более что убедился уже: не боги горшки обжигают.
- Как восприняли ваше исследование коллеги-хармсоведы?
- Думаю, этот вопрос возник только потому, что книжка издана не в издательстве "Наука", а в издательстве "Красный матрос", от которого нередко ждешь эстетического эпатажа. Уверяю вас, "REAL" построен в жанре полноценной академической работы. Книжка вышла совсем недавно, и я только-только отправил несколько экземпляров в Сербию, Италию, Швейцарию, а также в Москву и Новосибирск. Те отзывы представителей академического сообщества, которыми я уже располагаю, вполне комплиментарны. Летом я принимал участие в международной научной конференции, посвященной 100-летию Хармса, и моя попытка анализа хармсовского творения была воспринята с интересом. Но параллельно я наблюдаю и настороженность некоторых своих друзей, которые шокированы - не столько самой книжкой, сколько выбранным полем исследования┘
- Большинство ваших штудий - с зоологическим уклоном. И "Заячья душа", и оба "Кузнечика". А ведь существует еще загадочный музей Зайца, который вы основали в Петербурге┘
- Думаю, это отголоски детства. Кстати, только что, совершенно неожиданно, у меня получилась еще одна, как вы говорите, "зоологическая" книжка. Она о волках. Но связана она с очень личными и довольно печальными событиями, так что вряд ли будет интересна кому-либо еще, кроме двух-трех человек. А началось все действительно с зайцев. Когда я был маленький, мне очень хотелось получить в подарок живого зайчика. Потом прошли годы, и постепенно появилось понимание неслучайности того - детского - интереса. Сначала с удивлением, а затем с восторгом я находил симпатию и уважение к фигуре зайца и у мыслителей прошлого, и у современников. По-видимому, между зайцами и людьми существует особая связь. Достижения эмбриологии, сравнительной анатомии, исследования крови внесли радикальные изменения в еще недавно незыблемые положения эволюционной теории. Как знать, возможно, Дарвин ошибся насчет обезьяны. Как знать.
Дарья Гармоненко