Весть о том, что Наум Моисеевич Коржавин снова прилетел в Москву, шла по столице семимильными шагами. Прошли встречи с друзьями и читателями, дискуссии на радио┘Поэту исполнилось 80 лет. А издательство "Захаров" выпустило его новый двухтомник "В соблазнах кровавой эпохи" (серия "Биографии и мемуары"). Книгу давно ждали, фрагменты печатала "Дружба народов". Теперь заветными страницами может шелестеть каждый.
Книга посвящается жене и представляет собой воспоминания о жизни своей и страны, о переживаниях, которыми было наполнено общество, о попытках не просто выстоять, но и найти духовные основы.
Название книги не стоит воспринимать метафорично, хотя у многих современников возникает романтический флер при взгляде на историю государства тех лет. Эпоха была действительно кровавая. И конец ее автор определяет четко - до 1958 года. Именно тогда, по убеждению автора, случился перелом; эпоха кончилась, с ней ушли и соблазны.
Презентация книги прошла в нескольких местах: в магазинах "Молодая гвардия" и "Фаланстер", в Доме-музее А.И. Герцена (тут же вспоминается коржавинское "Памяти Герцена") и в Центральном доме литераторов. Менялись лица, менялись вопросы, но от встречи к встрече становилось все очевиднее, что Наум Моисеевич не просто любим многими. Он необходим.
Если на презентации в "Молодой гвардии" было не больше сорока человек, хотя администрация и предусмотрела маркетинговый ход (разместила Коржавина в отделе открыток, где перед новогодними праздниками толкучка вполне объяснима), но было понятно, что эти страждущие - верные читатели.
В "Фаланстере" было много молодежи, обсуждались острые политические вопросы. Говорили о большевизме, о Белом движении, о тоталитаризме и сталинщине, коллективизации, перестройке, о Великой Отечественной, о власовцах, о необходимости противостоять исламизму, об оранжевой революции┘ Казалось, обо всем говорили!
В Доме-музее Герцена - немного другая публика. Зато невероятный аншлаг: десятки зрителей, не поместившиеся в зале, стояли за дверями и слушали хриплые динамики. И в ЦДЛ пришли почитатели. Полный зал. Жаль, что малый.
Наум Моисеевич рассказывал о книге, о том, "что мы все-таки жили и чем мы все-таки жили", а потом переключался в режим диалога ("лучше поговорим"), и начиналось общение. Коржавин говорил тихо, все затаивали дыхание, лишь бы не пропустить ни слова. Конечно, просили читать стихи. И стихи звучали.
А потом снова текли разговоры "за жизнь": об интеллигенции, о политике, о творчестве, о коллегах-литераторах. Вообще, Наум Коржавин относится к делу строго: "Когда мне читают стихи и просят что-то сказать, я стараюсь в большинстве случаев уйти от ответа. Я могу сказать что-то резкое, но только тем, кому, как я могу надеяться, это будет полезно. Некоторым, более разумным людям, можно сказать "брось стихи", и они бросят. Это тоже разумный совет, но на него не всегда можно решиться. Людям, которые всерьез пишут стихи, можно говорить самые резкие вещи; они не обидятся, если в них есть настоящее биение".
Эту строгость к поэзии Наум Моисеевич всегда относил в первую очередь к себе, а мировоззрение его, по-видимому, подходит под определение Пушкина, данное Георгием Федотовым: "поэт империи и свободы".
Наум Коржавин взбадривал всех, говоря, что мы напрасно разуверились, что мощный литературный напор еще будет, ведь Россия - страна литературная┘ На днях поэт улетает обратно, в Бостон. А книга остается и даже будет допечатана. На вопрос о том, когда он прилетит снова, Коржавин ответил: "В моем возрасте такие обещания надо давать осмотрительно, но ЕБЖ (как говорил Лев Толстой), то есть "если буду жив", то через год". Будем надеяться, что с новой книгой!