Солдаты литературы

- Олег Григорьевич, известно, что у поэтов профессионализм не в чести. Но уж вас-то любителем язык не поворачивается назвать.

- В предисловии к своему "Избранному" 1989 года я писал, что не считаю себя профессиональным поэтом. Стихи пишу от случая к случаю, какой же я профи?! Редакция сочла это слишком радикальным высказыванием: разве может быть "Избранное" у поэта-любителя? И меня вписали "по-настоящему профессиональным поэтом". То есть профессионал, но слабенький, ненастоящий. На самом же деле профессионал - всего лишь тот, кто получает деньги за продукт своего труда. Пушкин, если закрыть глаза на его помещичью деятельность, жил с литературных заработков. Некрасов - не просто жил, но и журнал содержал. Правда, еще и картишки иногда помогали. А Блок, который писал рецензии как заведенный?! Думаете, ему очень хотелось? Нет, это заработок, работа. Как только он получил наследство - сразу же к рецензиям охладел.

- Но ведь если критерий - заработок, тогда в поэты придется зачислить очень много странных и случайных людей. Всех тех, кто сочиняет рифмованные слоганы для рекламы и тексты для группы "Тату". Никто не мешает им на деньги, вырученные своим черным делом, одну за другой издавать книжки стихов. Профессионалы они или нет?

- Безусловно, профессионалы, только другой профессии. С книжками, с успехом, но при чем здесь поэзия? Тут срабатывают чисто внешние факторы, к ним сложно относиться всерьез. Но давайте оставим этих людей за скобками и поразмышляем на более интересную тему: о поэтах-любителях. Мне это слово кажется менее обидным, чем "дилетант". Много лет я читал любительские стихи, присылаемые в журнал "Юность". И могу теперь, задним числом, различить два типа авторов, занимающихся любительством. Первый - молодые люди, которые только начали писать и поражены, что у них получается нечто рифмованное. Это действительно чудо. Я сам испытал это, когда начал писать: целое лето лежал под грушей с утра до вечера в экстатическом состоянии. В десять утра ложился на матрас и начинал сочинять. Километры стихов таким образом написал.

Вторая категория - пенсионеры, у которых масса свободного времени. Среди них немало капитанов лебядкиных. Лебядкин - типичный пример пенсионера-любителя. В этом секторе есть по-своему замечательные тексты. И шансов на признание у них не меньше, чем у профессиональных стихов, только в другой среде. Стихи пенсионеров созданы как будто вслепую, неискушенным, наивным разумом. Помню, например, такое: "Я жить хочу, не зная муки, / Не зная тягостных забот, / Иначе остается руки / Мне наложить на свой живот". Конечно, автор имел в виду "живот" - в смысле "жизнь". Но получилось как получилось, и это прекрасно. Это можно сочинить только непредумышленно. А непредумышленное я ценю выше, чем сознательную эксплуатацию приема.

- Прием тем не менее эксплуатируют довольно часто. Причем люди интеллигентные, имеющие профессиональные навыки. Начиная от обэриутов и лианозовцев до концептуалистов приговского розлива. Наивная поэзия как магнитом притягивает к себе вовсе не наивных людей. Откуда такая тяга к любительщине?

- Любительщина - ответ на жвачку, которая перестала нести какую-либо информацию: эстетическую, психологическую, какую угодно. Ответ псевдопрофессионалам, паразитирующим на классической поэзии. Дело в том, что писать по-русски очень легко. Стих настолько разработан, что можно, взяв обратный

словарь, бесконечно рифмовать и играть размерами. Сообщать стихотворным способом о первом опыте половой жизни, о своем детстве, любви к маме-папе, родине и всему остальному. Но в поэзии главное не что, а как и когда. Ахматова проговорилась как-то: "Мы тогда еще не умели писать стихи о любви". То есть путали момент переживания с самим этим переживанием. Стихи же выходят, когда пришло осознание опыта, а чувство еще не угасло. Поэт находится внутри ситуации и в то же время над ней. Не столько даже над, сколько рядом. Это двойное зрение дает непросчитываемый результат. "Я вас любил, любовь еще, быть может┘" - внешне понятный текст. Но каждый раз прочитывается по-новому. Иногда кажется, что это гимн любви, иногда издевка. А иногда такое страдание, что слезы к горлу подкатывают. Но внешне, повторяю, все просто. Эпигону, начитавшемуся классических образцов, может показаться, что такой текст написать несложно. Такой, но не этот. Надо обладать лошадиными силами, чтобы преодолеть чужую интонацию, звучащую в голове, и писать по-своему. Разумеется, нужно знать законы языка, и теорию, и предшественников. А потом все забыть и начать с чистого листа. Но кому нечего забывать, тот невежда, а не первооткрыватель, как иногда думают. Все-таки поэзия требует ума, хотя умнейший муж России сказал: "должна быть глуповата". Думаю, имелось в виду "простодушна". То есть не стоит сдерживать себя и придумывать, подгадывать стих до того, как ты его написал. Наоборот: если все идет слишком правильно, значит, стихи пустые и поэт допустил ошибку. Начинавший с гармонических стихов Баратынский делает крен в сторону архаики, потому мы и говорим о преткновенной гармонии Баратынского. Крениться можно в абсолютно любую сторону, но если не сделал усилия, не преодолел чужую гармонию и концепцию, получится механическая поэзия. Не Пушкин, а Ратгауз и Кукольник.

- Говорил же Вольтер, что книги растут из книг. Для таких стихов даже термин существует особый - "филологическая поэзия". Начитанные люди занимаются стилизациями, игрой с суффиксами и префиксами┘ Эпигоны они или выполняют важную культурную функцию?

- Каждый случай особый. Вот, например, Вячеслав Иванов, обожавший античность и великолепно знавший ее. Все бы хорошо, если б он был поэтически одарен. Это и есть филологические стихи. Они замечательны, но открытий тут ждать не приходится. И еще. Едва ли в момент написания стиха поэту хочется сложностей и аллюзий. Ему хочется адекватного выражения. Причем лучше одним махом, без кропотливой работы и рысканья по словарям. Получается это редко, но когда получается, большего и не надо. Был такой случай в моей практике. Я шел к приятелю на встречу Нового года. Накануне сильно выпил и чуть не подрался на улице. Проснулся. Чувствую - жив. Не попал в вытрезвитель, избежал драки. Пока приходил в себя, смотрю - уже десять вечера. В голове бьется строка: "Проснувшись и в сознанье приходя┘" Я написал строфу. Потом еще. Меня толкают: пора, мол, идти. "Сейчас, сейчас",- говорю и продолжаю писать. Так сочинил строк двадцать и по дороге закончил все. А через три года еще и дописал к этому стихотворению цикл.

Но это не характерный пример. Так сказать, идеальный случай. А вот был у меня знакомый - директор пансионата. Он писал стихи, даже драмы в стихах. И жаловался: "Я так устаю, так устаю, как будто у меня было две женщины". Боже мой! Сам я, когда заканчиваю стихи, более свеж, чем когда начинал. Такое чувствуешь облегчение! Это что касается трудозатрат. А вот удовольствия любитель получает больше, чем профессионал. Для него все внове, и момент удивления выше в тысячу раз.

- Все знают, что поэзией прокормить себя невозможно. Необходима вторая профессия, побочный заработок. Тут перед поэтом дилемма: остаться ли в культуре, то есть преподавать, переводить, редактировать, или же заняться чем-то нетворческим - бизнесом, частным извозом, топкой котельных, а творить по ночам. Что предпочтительней, исходя из вашего опыта?

- Вот, скажем, Максим Амелин. У него издательство. Одновременно он переводит Катулла, Пиндара. Издал Хвостова, пишет статьи о XVIII веке. Если б я был лет на тридцать моложе, то избрал бы именно этот путь. Зачем терять время в котельной или заниматься перепродажей видеотехники? Это все романтика для дураков. Или для тех, кто почему-либо уверен в своей гениальности. А если говорить о нормальных солдатах литературы, то они остаются при ней, хотя это и непросто. Ты можешь не быть профессиональным поэтом, но быть профессиональным литератором все-таки желательно. Иначе беда. Я видел по своим коллегам, как они мучились: не могут ни переводить, ни заметки написать, ни рецензии. Они - поэты. Это оправданно только в одном случае - если у тебя есть шедевры, хотя бы один. А кто знает, есть ли они? При жизни это невозможно узнать. Читателю же наплевать, чем пожертвовал поэт и сколько он недоедал. Важен результат.

- Антитеза профессионализму в поэтической мифологии - вдохновение. Пришло оно - ты на коне. Нет - сидишь и тоскуешь. Но есть и примеры, выпадающие из мифа. Я имею в виду Бродского, который мог заявить между делом: "Завтра напишу стишок о том-то, о том-то". И что любопытно, выполнял обещание. Или Высоцкий, который работал над стихами с медвежьей энергией крестьянина, выкорчевывающего пни на участке. Может быть, поэты просто ленятся, прикрываясь капризами музы?

- Мне трудно представить, чтобы Маяковский ждал вдохновения. Он "работал стих" - по собственному его выражению. Слуцкий поступал так же. Борис Абрамович как-то спросил меня: "Сколько у вас, Олег, накопилось ненапечатанного?" Не знаю, говорю, не считал. "А у меня полторы тысячи стихов". Я подумал, что имеются в виду строчки. Потом он умер, начали все это публиковать, и я понял, что речь-то шла о стихотворениях. Да, иногда количество не сказывается на качестве. Иногда оправданно и насилие по отношению к музе. Тут дело не только в плодовитости. Все зависит от темперамента и жанра, в котором работаешь. У Слуцкого, я бы сказал, дневник социально ориентированного героя. Он тяготел к прозе. А если это фиксация ощущений? Где взять ощущений на столько стихов? Куча советских поэтов, предпочитавших реализм и повседневные темы, писали книжку за книжкой. Есть тема - есть стихи, а то и огромный цикл. Я не верю, что можно поточным методом раскрывать тайны жизни и смерти. Может, и можно, но я в это не верю.

- Сергей Гандлевский, поэт малопишущий и очень к себе взыскательный, сочиняет по два стихотворения в год. То есть в голову-то ему, конечно, приходит больше. Но он видит, что ничего путного не получится, и даже не записывает, не дописывает такие стихи. Вот вам пример сознательного пренебрежения музой. Кто он после этого, профессионал или любитель?

- Малописание - не признак того или другого, а часть индивидуальной поэтики. Для Гандлевского важно писать мало и трудно, а для Кибирова, поэта того же круга и примерно того же возраста, важно писать много. Это не говорит о том, что один лучше или хуже другого, просто поэтики разные. Что до меня, то я понимаю Гандлевского. Сам пишу в таком нестабильном режиме и страдаю от этого. Все девяностые почти не писал, да и сейчас случаются долгие периоды неписания. Сочинял я, как правило, один месяц в году, когда уходил в отпуск и уезжал из города. В Москве мне никогда не писалось. В Москве я переводил или читал графоманов. Или пьянствовал. Но главное - уточнял и правил то, что написал в отпуске.

- А может быть, так и надо? Может быть, стихи и должны писаться быстро и редко, но долго и мучительно правиться? Правка, кстати, - этап работы, где без профессионализма не обойтись. Ведь если писать стихи запросто может сомнамбула, то править должен трезвый, сосредоточенный и владеющий ремеслом человек.

- Согласен, но есть популярная альтернатива профессионализму в виде теории автоматического письма. Ее лозунг: "Как написалось, так и ладно". Мол, первая мысль - самая правильная, а поэт лишь проводник высоких энергий, и его дело - не писать, а записывать. Для меня эта теория неприемлема. Она скидывает со счетов сопротивление материала и полностью вычеркивает читателя из процесса, не ориентируется на него. Считается, что прозаик пишет для реального читателя, а поэт для идеального. Все правильно, но читатель поэзии все-таки существует, и его надо иметь в виду. Твардовский впадал в другую крайность на ту же тему. Он считал, что стихи состоялись, если их оценили те, кто не читает стихов. Вот между этими крайностями и существует поэт. Отсюда колоссальная раздвоенность его психики. С одной стороны, он не хочет и не должен никому угождать. С другой, чисто по-человечески, ему нужен хоть какой-то читатель, хоть кто-то, кто бы слушал и понимал его. Когда написал стихи, хочется их прохожему прочитать. Ничего дурного я в этом не вижу. Но из реакции прохожего не надо делать далеко идущие выводы. Пастернак, как шутила Ахматова, готов был ехать читать в Марьину Рощу венгерские переводы. Знаете, почему? Ахматова считала, что из тщеславия. У меня другая версия: когда поэт забирается высоко, он чувствует себя чудовищно одиноким. И его тянет на землю.

- Вы сказали "поэт". Если вдуматься, само слово уже говорит о профессиональном статусе, звучит гордо и самонадеянно. Бродский, человек не самый застенчивый, говорил в интервью: "Поэт, если двадцать лет работы дают мне право так себя называть". Ходасевич называл себя литератором. Сказать о себе "поэт" - все равно что сказать "я хороший человек" или "я сексуальный гигант"┘

- Я вижу в этом некоторое кокетство. Пришел ко мне как-то слесарь чинить водопровод. Спрашивает: "Ты, хозяин, по профессии кто?" Поэт, говорю я сдуру. "И что же ты, поэт, написал? "Евгения Онегина", "Теркина"?.." Надо глубоко смирить свою душу и понять: все, о чем мы тут рассуждаем, для большинства людей имеет минимальную ценность, если не сказать - никакой. И не факт, что мы правы, а они заблуждаются.