Беседовал Евгений - Джин, вы сами родом из России?
- Я родилась в Москве, а в 1969 году эмигрировала. Об этой истории пишу в мемуарах "20 лет спустя. Назад в Россию", изданных на Западе. Вообще же Вронская - это фамилия моего первого мужа, а девичья моя фамилия Слуцкая.
- Слуцкая? К поэту Борису Слуцкому имеете какое-нибудь отношение?
- Да, мы дальняя родня. Наши отцы - двоюродные братья. Я его в юности пару раз видела. Но мы были очень разными людьми. Он был известным советским поэтом, мои же родители коммунизм совершенно не принимали. Родители годами жили за границей. Отец работал до войны в нацистской Германии. Он был крупный военный инженер, свободно говорил по-английски и по-немецки, мама моя еще и по-французски, и вся наша квартира была забита иностранными книгами. У меня была няня из вернувшихся русских, ее родители после войны поддались на посулы Сталина и попали в ГУЛАГ, а она случайно оказалась у нас в доме, и так и осталась.
Мой первый муж Вронский был сыном крупного советского аппаратчика, а отношения наши закончились тем, что он написал на собственную жену письмо в КГБ, прямо как Павлик Морозов. Меня пять раз вызывали на Лубянку, и офицер, беседовавший со мной, показал мне его донос, в котором он меня обвинял чуть ли не в шпионаже. У меня был полный шок. И этот офицер посоветовал мне уехать из Москвы как можно дальше.
И посредством фиктивного брака меня вывез из СССР один журналист из "Санди таймс", хорошо ко мне относившийся. В Париже мы тут же расстались. Первое время в Париже я была в полной нищете, без крыши над головой, но я была молода, красива и с отличным французским.
- То есть вы, как Галич, "выбрали свободу"?
- Лучше сказать, как Кравченко, Галич был потом. Есть книга Виктора Кравченко, сотрудника репатриационной комиссии в советской оккупационной зоне в Германии под названием "Я выбрал свободу". Комиссия занималась вывозом имущества Германии в СССР, а он предпочел остаться на Западе. Потом был нашумевший судебный процесс против просоветского журнала "Le Lettre francaise", Кравченко его выиграл, но его самого позже убили.
На пятый день после приезда я уже работала в иностранном отделе на заводе "Рено". В Париже существовала такая организация под названием Британский совет, которая осуществляла набор сотрудников на Би-би-си. Я выдержала экзамены, и, хотя у меня почти не было тогда журналистского опыта, они меня взяли. И уже через полгода я знала хорошо английский язык, я вообще врожденный лингвист. У меня, кстати, был от природы такой звонкий голос, что его не могли перебить советские "глушилки". Глухой голос забивался, а голос с певческой тональностью почему-то проходил. Я первое время работала в паре с Владимиром Родзянко, внуком бывшего председателя Государственной Думы, он был очень красивый человек, музыкант, композитор, говоривший со старым русским выговором. Василий Родзянко, знаменитый иерарх церкви, - это его отец.
- А как вы познакомились с Владимиром Чугуевым, вашим будущим мужем?
- В первый же вечер моего приезда в Лондон, первым, кого я увидела в бюро Би-би-си, в русской службе, был именно он. Как сейчас помню, сидел и что-то печатал. Он был сыном профессора детской психологии. Весь их факультет в МГУ в 1938 году арестовали, а он был в это время в отпуске. И когда он вернулся, добрые люди посоветовали ему испариться из Москвы. Тогда он с семьей срочно выехал в Орловскую губернию. В 1941 году эта территория была оккупирована немцами, его старшего сына вскоре угнали на работы в Германию, а через два года настал черед и остальным Чугуевым. Трое детей - Володя, его младшие сестра и брат сидели в клетках, а они работали как "остарбайтеры". Как рассказывал позже Владимир, люди пили воду из ручья, ели траву и ежедневно гибли пачками. Потом американцы освободили их лагерь. Но Чугуевы отказались возвращаться в СССР.
- Их пытались выдать Советам?
- Члены семьи пересекли границу с Швейцарией, их тут же определили в сумасшедший дом, а на следующий день вывезли обратно во французскую зону оккупации. Грузовик с людьми из этого лагеря Зинген, находившегося в Южной Германии, уже поехал в советскую зону. Они же должны были ждать следующего грузовика. Драматическая история. Но пришел французский офицер, рукояткой пистолета разбил окно, открыл им дверь и сказал: "Уходите, а мы сделаем вид, что вы бежали через окно". Так они оказались на свободе. Володя вырос в Германии, потом служил солдатом НАТО в Германии, учился в Мюнхене, а в 1964 году приехал в Лондон и стал работать на Би-би-си.
- Он был последним секретарем Керенского?
- Да, до самой его смерти в 1970 году. Ныне Александр Федорович похоронен в Лондоне. В Англии тогда был более узкий круг эмиграции, чем в других странах, туда не всех пускали. Там жил убийца Распутина князь Юсупов, высшая аристократия, банкиры, жил, скажем, министр торговли и финансов Петр Барк. Два сына Керенского были очень крупными инженерами. С одним из сыновей Володя очень подружился, и, когда из США приехал Керенский, он познакомился и с ним. В то время Александр Федорович уже почти ничего не видел, и ему был нужен секретарь. Так что муж ходил к нему в свободное время.
- А вы сами знали Керенского?
- Я его впервые увидела в больнице, врачи мне сказали: знаете, а у нас тут лежит премьер-министр России. Я подумала, что они имеют в виду советского премьер-министра. Но это был Керенский. Мой муж написал о том времени, я этот очерк недавно опубликовала в Париже в одной русскоязычной газете.
- Керенский сожалел о чем-либо в разговорах с вами, с Чугуевым?
- Он сожалел, и он оправдывался, пытался ответить, в частности, на обвинения в том, что погубил царскую семью. Говорил, что хотел их укрыть, чтобы они пересидели в тихом месте. И что потом все было ужасно, власть соскользнула в руки опасных людей. Кстати, Чугуев позже дал большое интервью РТР, и на основе этого интервью они сделали два фильма.
- Недавно я прочел мемуары Сергея Мамонтова "Походы и кони", где он, вспоминал судьбоносный день 14 марта 1917 года, когда на улицы Петрограда Корнилов вывел 14 тысяч юнкеров и был шанс спасти Россию. Но Керенский его уговорил распустить войска, и момент был упущен. Александр Федорович потом не жалел?
- Он каялся во многом. Но он никогда не каялся в одном: в деле Корнилова. Утверждал, что все делал правильно. А ведь в тот момент раздавить большевиков можно было только путем военного переворота. И единственный человек, который мог это сделать, был Корнилов. И он его арестовал. Что было дальше, известно.
- А когда вы вернулись в Россию из эмиграции?
- Через 20 лет, в июне 1989 года. Я приехала как корреспондент "Обсервера", английской воскресной газеты, потом была корреспондентом "Таймс". Работала в "Юропиен", семь лет была главным русским биографом газеты "Индепендент". Так что все крупные русские, ушедшие из жизни, неизбежно попадали ко мне.
- КГБ вами интересовалось?
- Еще как. В 1990 году мы сделали интервью с Семичастным, задавали вопросы про диссидентов, про западные операции КГБ, и буквально через два дня все вышло в "Индепендент". Была перестройка, он тогда уже дал интервью российскому ТВ, но когда в КГБ увидели его огромное интервью в ведущей английской газете, они просто сошли с ума. Когда я вошла в зал "Шереметьево", то меня арестовали. Но мой секретарь позвонил в газеты, приехала масса журналистов и фотографов, и, когда ребята из КГБ увидели всю эту ораву, они перепугались и выпустили меня. Вообще против меня, когда я работала в СССР, делалась масса провокаций.
- А откуда интерес к судьбе Матильды Кшесинской. Любите балет?
- Нет, светская жизнь, балет и опера не мои темы. Но я была в Лондоне главным редактором русско-английской газеты "Европейский вестник". И печатала там очерки о ее жизни в эмиграции. А потом решила написать книгу. Я изучала светские колонки периодики, "простригла" все французские газеты до 1971 года, до дня ее смерти, изучала балетные архивы, общалась с ее ученицами. Опросила даже старушку, которая убирала ее дом.
Надо сказать, что внук Керенского Олег Керенский был известнейшим балетным критиком и другом нашей семьи. Он уже не говорил по-русски. Но он не вылезал из ее квартиры, знал все ее тайны и очень мне помог в изучении жизни Кшесинской на Западе, которая, к слову сказать, прожила долгую 99-летнюю жизнь. Она была ветреной женщиной, но она была великой балериной. И любила она только одного человека, своего Ники.
- Последнего русского императора?
- Да. Она ему говорила: Ники, Петр I женился на эстонской прачке. А ведь я не эстонская прачка, а знаменитая балерина. Но он не мог на ней жениться. Она была полька и католичка. А по законам императорской России он мог жениться только на иностранной принцессе. Он ее любил, но после брака с Александрой Федоровной расстался с ней, поскольку был приличным человеком. Потом они один раз встретились. Об этом она говорила Олегу Керенскому: "Один раз он не выдержал и пришел ночью в подаренный мне дом на Английской набережной. И мы сошли с ума".
Потом у нее были романы с великим князем Сергеем Михайловичем, расстрелянным большевиками, и с великим князем Андреем Владимировичем. С последним она через Новороссийск уехала в эмиграцию и позже вышла за него замуж.
- Недавно вы учредили новую литературную премию Veritas. Что это за премия?
- В Англии много премий, но они не имеют отношения к России. Veritas по-латыни значит "правда" и "истина". Премия английская, финансируется французским банком и присуждается русскому писателю, чья книга должна быть документальным исследованием истории России за период 1917-1991 годов. Сумма премии не очень большая, первую премию жюри присудило писателю Владимиру Батшеву, автору четырехтомного исследования "Власов". Церемония вручения прошла в Париже, хотя эта премия английская. Мы ее создали по принципу существующей с 1993 года премии Джорджа Оруэлла, который был коммунистом, но, побывав в Испании, поняв, что такое коммунизм, стал антикоммунистом. Он, кстати, работал с моим мужем на Би-би-си, умер рано, в 47 лет. Премия Оруэлла присуждается за лучшую политическую книгу.
- Большое видится на расстоянии. Каким вы усматриваете будущее России?
- Через 20 лет она будет сильной и могущественной страной. Она приблизится к той красоте, к которой уже шла, когда убили Столыпина. В 1911 году, после его гибели, все покатилось вниз.
Сегодня мы видим сплошную советчину, но она будет культурной страной. Пока еще по ТВ сплошь идут советские фильмы, и парламентарии ваши еще совершенно советские люди. Но это обязательно изменится, она встанет с колен. Жаль только, что я уже до этого времени не доживу.
