Беседовала Татьяна - Опубликован длинный список Букера-2005. Как ты его оцениваешь с позиций финалиста Букера-2003?
- Неожиданностей я, честно говоря, не заметил. Большинство имен в этом списке так или иначе знакомы российскому читателю. Если и есть принципиальные изменения, они связаны скорее не с уровнем литературы, а с составом букеровского жюри, прежде всего с его председателем. А между тем длинный список - очень важная вещь. Именно он по идее определяет уровень текущей литературы. Определяет гораздо в большей степени, чем шорт-лист и лауреат, чаще всего случайный. Я не сокрушаюсь о том, что два года назад не стал лауреатом. Это спасло меня от десятков недоброжелателей. Но печально, что шорт-лист 2003-го получился неинтересный и туда не вошли многие, кто мог его украсить. Та же "Орфография" Дмитрия Быкова и другие стоящие романы. Длинный список, тем более такой короткий, как в этом году, сам по себе симптом. Несмотря на попытки выкинуть из него коммерческую литературу, бросается в глаза обилие так называемых профессионалов, изготовителей прозы. Ведь настоящему писателю достаточно по большому счету написать два или три романа за всю жизнь, чтобы выполнить свою миссию. Список же на 90% состоит из людей, сразу оговорюсь, очень талантливых, которые пекут книгу за книгой, не останавливаясь, и резко снижают таким образом удельный вес своего труда. Человек, пишущий по роману в год, обречен на самоповторы и деградацию. Иначе не бывает.
- Есть и другая точка зрения, прямо противоположная. Чтобы написать книгу своей жизни, писатель должен очень много работать. Ошибаться, промахиваться. Только тогда, если повезет, допишешься до самого главного┘
- Но почему надо непременно обращаться к романному жанру? Только затем, чтобы номинироваться на Букера? Чтобы что-то себе доказать? Или читателю? Но я уверен, что читатель спокойно обходится без романов. Малый жанр гораздо легче воспринимается и больше соответствует динамичному ритму нашей жизни, суматошной, состоящей из коротких отрезков. Да и писатель, скажем честно, без романа может прожить. Я помню, какие серьезные проблемы у меня были с изданием "Фрау Шрам" по одной-единственной причине: издатели понимали, что я не смогу быстро написать вторую и третью книгу. Когда я напишу следующий роман? Тогда наверно, когда проживу очередные пять или десять лет, которые можно втиснуть в двадцать печатных листов. Но ведь роман - не единственная форма литературы. Промежуточный опыт может отливаться в самые разные формы: эссе, рассказы, стихи. Если писатель живет насыщенной жизнью, он не замыкается в рамках романа. Но если он страдает повышенной амбициозностью и считает, что составить счастье его жизни может только роман, он начинает гнать его к Букеру.
- Лауреата 2003 года Рубена Гальего критики упрекали за излишнюю документальность и автобиографичность. Мол, нет здесь никакой заслуги писателя. Сел да записал свою жизнь. Подобные претензии в свое время раздавались по адресу "Трепанации черепа" Сергея Гандлевского. Ты ведь тоже слышал в свой адрес такие упреки в связи с "Фрау Шрам"?
- И не раз. Но когда писателя начинают упрекать в автобиографичности, мне это просто смешно. Я тебя уверяю, что и в "Войне и мире", и в набоковском "Даре" очень много автобиографического. Автобиографии ли это? Конечно, нет. Все дело в смещении градуса достоверности, как называл этот прием Сергей Довлатов, которому больше всего и досталось упреков в документализме. Смещение градуса - в этом и состоит, на мой взгляд, задача писателя. Этим и отличаются очерки Помяловского от рассказа Толстого "После бала". А уж насколько преображать реальность - зависит от личности автора, его целей и мастерства. Есть вопросы, на мой взгляд, гораздо более важные, чем выбор между нон-фикшн и фикшн. А именно: стал ли твой текст знаменем своего времени, круга, поколения? Поднял ли ты это знамя, увидели ли его, стало ли оно олицетворением времени, надеждой его или нет? Если да, то перед нами роман-эпоха, высшее, что может выйти из-под пера романиста.
- Чтобы каждый год появлялся роман-эпоха, да не один, а целых шесть┘ Практически нереально. Если руководствоваться этим критерием, то Букера надо давать раз в пять лет, а то и реже. А также распустить на каникулы половину наших издательств.
- Настоящий роман потому и настоящий, что нарушает все правила. Когда он появится, его автора не будут вводить в шорт-листы и наперебой издавать, а станут преследовать и выгонять из страны. В этом смысле я больше доверяю читателю, чем издательствам и жюри. Букер делает свое дело, а читатель должен делать свое. Искать своего писателя, отметая тех, кто пытается с ним заигрывать. Процесс этот трудный, интимный. Как поиск любимой женщины, женщины, с которой ты вступишь в брак. Выбор сейчас богатый, другое дело - отсутствие честности. Я, например, уверен, что из многих современных романов получились бы отличные повести и рассказы. Но автора жжет желание букеровской игры. Поэтому он нагоняет объем и называет свою писанину романом. Многие современные романы - и не романы-то в полном смысле этого слова. Это романы рассказчика, мой роман в том числе. Классический же роман - серьезная штука, он полностью меняет течение твоей жизни. Оттого и возникает полифонический эффект, оттого и ветвится роман и в конце в пульсирующую точку сходятся его ветви. По-настоящему важных вещей в жизни каждого из нас немного. Их немного и в жизни страны. И так просто эти важные вещи в руки писателю не даются. Но писать романы о ерунде - это значит плодить пустоту и ложные сущности.
- На ум приходит Чехов, который писал о безусловно важных вещах, но романа после себя не оставил┘
- Он был бы обделен сегодняшним временем, не срубил бы свои пятнадцать штук баксов. О том и речь. Я отдаю себе отчет, что невозможно радикально бороться со временем, которое диктует спешку и прагматизм, потому что мы корнями в него уходим. Но подыгрывать времени - значит превращаться в мыло, в шелуху на его поверхности. Что же до литературных и нелитературных заработков┘ Я не вижу тотальной угрозы в необходимости зарабатывать какой-то побочной профессией. Совсем не обязательно каждый день садиться за стол и штамповать прозу, как на конвейере. Прозаик, как и поэт, может сочинять в голове, а записывать в свободное время. Не знаю, как роман, но рассказы уж точно может, проверено на себе. Я потому и стал осваивать профессию пиар-директора в издательском бизнесе, чтобы не превратиться в литературного профи. Это не случайность, а вполне осознанный выбор. И я признателен своей семье, которая дает мне возможность писать по субботам и воскресеньям. Так что я дилетант и ничуть этого не стыжусь. Ведь под словом "профессионализм" мы подразумеваем некий рецепт, некий способ письма, который известен автору. Вот, мол, сяду и напишу. Постоянные участники Букера - профессионалы, знающие рецепт. А для дилетанта каждое произведение - поиск нового хода и себя в нем. Отсюда и разнообразие, широкий спектр оттенков. Джойс времен дублинских рассказов - это один писатель; Джойс, написавший Улисса, - другой; Джойс, автор "Финнегана", - третий. Во всех трех ипостасях он скорее сходит за дилетанта, чем за профессионала. Общей матрицы, конечно, не избежать, но каждый текст диктует свой способ письма, и конвейер тут невозможен.
- Твоя "Фрау Шрам" - книга о молодости, а молодость время заведомо драматичное. Может, потому и не получается у тебя со следующим романом, что зрелость пришлась на относительно спокойное время? Время, болевые точки которого нащупать не так уж просто. Какой жанр, какая форма текста должна ему соответствовать?
- Чем старше становишься, тем больше драматизма в твоей жизни независимо от внешней ее стороны. Жизнь страшна по определению. В начале она страшна, потому что ты не знаешь, что ждет тебя впереди, потом - потому что знаешь, и это тебя пугает. Драматизма хватает и в первом, и во втором случае. Проблема немного в другом: так и подмывает использовать опыт предыдущего романа, а хотелось бы чего-то нового - и в жизни, и в литературе. Поэтому я постепенно отказываюсь от этнических мотивов, эротических сцен и всего, что связано с моими "бакинскими" книгами. Меняются акценты, меняется герой, меняются декорации. Пока все это воплощается в малом жанре. Есть в голове и большие вещи, но писать их я не спешу.
Дарья Гармоненко 
