Кто он такой - еврей?

- Давид, я знаю, что у тебя последнее время (2003-й и начало 2004-го) выдалось очень урожайное. Только что в издательстве "Олимп" вышла книга "Записки похоронщика", на выходе книжка о гениальном художнике, философе, фантасте Сергее Калмыкове. Еще один сборник повестей и рассказов напечатан только что в Бишкеке в Киргизии┘

- У меня в апреле-мае ожидается книга "Белый круг", которая печаталась в "Октябре", - она выйдет отдельным изданием в "Изографусе". Последние годы я стараюсь в полтора-два года раз сделать новую книжку. Русские книги я пытаюсь печатать в России, а не здесь, в Израиле.

- Почему? Тебе важнее читатель российский? И вообще, ты - кто: русский или израильский писатель?

- Кто ты таков - этот вопрос для писателя, который живет в Израиле и пишет по-русски, столь же глубок, как и вопрос: кто он такой - еврей? Вопрос, который мы не можем решить всю свою историю. По маме ли, по папе, по бабушке, по дедушке, по убеждениям, по стремлению жить здесь? Никто толком не знает. Так и в литературе. Но то, что в России - мой главный читатель, это точно. Русская интеллигенция. Без нее мне бы было горше.

- Ты - сын знаменитого еврейского поэта Переца Маркиша. Он тут национальный герой. Ты веришь в писательские гены?

- Нет. Это влияние семьи, атмосферы, воспитания. К моему отцу все время приходили писатели. Был бы инженером - приходили бы инженеры, и я бы, возможно, стал как они┘ Отца расстреляли по делу еврейского антифашистского комитета. Мне было 14 лет. 52-й год. 12 августа 1952 года - весь президиум этого комитета был расстрелян. А мы ничего не знали. Нас тогда уже сослали, но нам в ссылке никто об этом ничего не сказал. Отец арестован - все. И когда за границей спрашивали об этом, например, Полевого или Эренбурга, то они отвечали (врали): "Мы видели Маркиша, он живой". Нас - маму, меня, брата Симона, тетку - всю "домовую книгу" - сослали в Казахстан. Сестру, которую взяли в Киеве, - в Сибирь. Члены семьи изменника родины - ЧСИР. Была такая аббревиатура. Мать сказала полковнику, который приехал нас сажать и везти: "Гражданин полковник, нам по закону полагается 5 лет, а нам зачитали приговор у нас дома: 10 лет". А он в ответ: "Гражданка, те, которые 25 лет получают, тоже на советскую власть не обижаются". Гениально выразился. И вот семья поехала в Казахстан.

Вагон "зак". Никто не знал, куда везут. Через пересыльные тюрьмы - три месяца. Я пытался скрыться, бежал, прятался, приехал в Баку, и там меня поймали и сказали, что если я в течение недели не появлюсь где надо, то этап мне обеспечен.

- Давид, мы с тобою знакомы с середины 60-х. Ты же начинал как поэт, и довольно-таки ярко. Куда ушла поэзия? Ты от нее отказался?

- Мне повезло. Я сначала учился с очень интересными ребятами в Литинституте, а потом с еще более интересными ребятами - два года - на Высших сценарных курсах: наш набор назывался "лицей". Да, я писал стихи. Очень много переводил (так зарабатывал) с подстрочника, работа была. Стихи я в России напечатал дважды: один раз в "Юности", другой раз в "Знамени". Первый рассказ я показал Олеше Юрию Карловичу. Маленький рассказ "На горе" - я его потом потерял. Это о том, как парень и девушка объясняются в любви и сидят на горе, а гора довольно крутая, с травяными склонами. Это мешает им перейти к решительным действиям: они все время сползают вниз и не могут нормально устроиться. Ему понравилась метафора "лесенка позвоночника", это он отметил. Говорит: "А у меня есть "удочка позвоночника"..." Мы сидели в кафе "Националь", где я часто пил и гулял (там собирались остатки старой богемы), он меня называл на "вы", хотя я был мальчишкой. Короче, Олеша сказал так: "У вас есть хватка". Не отверг это дело. А вообще у меня были два кумира - Андрей Платонов и Томас Манн. Эти писатели так велики, что нельзя им подражать. И это - счастье. Я Платонова впервые прочитал, когда он впервые в Союзе вышел, а Лева Збарский его оформил. Начало 60-х. Книга называлась "В прекрасном и яростном мире". Я стал искать людей, которые знали Андрея Платонова. И нашел Вику Некрасова. Он мне много о Платонове рассказывал. Например, как он с Платоновым ходил по маленьким распивочным и рюмочным. Заходили туда, выпивали по рюмке, начинали разговоры. И вдруг Платонов отключался от разговоров с Викой и слушал только разговоры людей за стойкой, за столиками. Он слушал язык там, где следует его слушать.

- А где ты слушал свой язык, который у тебя, кстати, очень демократичный, чтобы не сказать народный?

- Няня у меня была такая. У меня была няня, при которой я родился и которая с нами была в ссылке. Всю жизнь жила с нами как член семьи. Ее звали Лена Хохлова. Она была хоперская казачка. Она приехала в Москву молодая. Большевики погубили ее отца, муж ее умер от оспы. У нее был горбик, о котором она говорила так: "У меня перекошение талии с тяжелого подъему". Она знала русский язык так, что просто диву можно было даваться. Это был настоящий живой русский язык.

Россия - страна, где я вырос. У меня никаких никогда не было к ней претензий, хотя меня обвиняли черным образом, что я - русофоб и так далее. Глупости на постном масле. Я не любил, ненавидел и до сих пор ненавижу коммунистический режим Советского Союза. Это кошмар, чего мне тебе рассказывать. Но русский народ к этому отношения не имел никакого. И вообще. Власть есть власть, народ есть народ. Его нельзя обвинять. Если шайка негодяев наверху, то при чем здесь народ?

- Поговорим наконец о твоей романистике. Почему что-то у тебя "тянет" на роман, то-то на повесть, а что-то на рассказ?

- Можно налить спирт в 100-литровую емкость. А можно - в чекушку: 250 грамм. Естественней по чекушкам. Но иногда тянет залить спирт в огромную банку.

- Роман "Белый круг" посвящен личности легендарного художника Калмыкова, малоизвестного в широких кругах гения. Как ты на эту фигуру вырулил?

- Юра Домбровский, покойник, замечательный писатель. Я его хорошо знал. И пил с ним. Он был удивительный. Так вот я прочитал его "Факультет ненужных вещей" и спросил: "Юра, скажите, вы этого художника реально видели или вы его выдумываете?" (Он, герой-художник, которого Домбровский помимо героя главного провел через весь роман, меня особенно заинтересовал.) Юра ответил, что он его видел несколько раз, был с ним знаком и так далее и так далее. Таков был мой первый интерес к Калмыкову.

Я считаю, что в авангарде есть четверка великих: Малевич, Филонов, Лисицкий, Татлин. И пятым в этой группе является Калмыков. Он никогда не занимался тем, чем занимались эти четверо - у них у всех были "школы", даже у Филонова. Этот же за собой никого не вел - он работал сам. Учился он у Петрова-Водкина. В 18-м году бежал от большевиков и писал потом Луначарскому: "Видите, можно жить в провинции и быть неплохим художником", - о себе. Он бежал в Оренбург. И там он - как Шагал Витебск - пытался раскрасить город. К какому-то празднику хотел раскрасить дома, чтобы сверху они выглядели абстрактной композицией. У него были особые отношения с космосом: он, прямо скажем, не относился к самым уравновешенным людям. Но не был ни маргиналом, ни сумасшедшим. Калмыков писал: "Гениальность есть биологическая трагедия художника". Мы это и сами знаем, но формулировка┘ Абсолютно каменная! Или он писал: "Легко быть линией - трудно быть точкой". Ты понимаешь? Взять его письма к Кандинскому. Там он писал о точке и о ее значении в изобразительном искусстве, противореча Малевичу. Не квадрат - основополагающая доминанта, а точка. (А квадрат есть обтесанная точка.) Десятки сотен рукописных страниц - его трактаты┘ Они в основном лежат в Госархиве в Алма-Ате. А "беспризорные" материалы Калмыкова были в таком состоянии, что когда я начал их перебирать и с ними работать, то у меня потом полгода слезали ногти. Мы - это Фонд Калмыкова - выпустили его альбом. Два года назад я одному моему родственнику, очень славному человеку, который живет во Флориде, рассказал, что хочу написать роман о таком художнике.

Он заинтересовался. Я говорю: "Вот бы его поднять. Он совсем забыт. Неизвестно, где он похоронен. Но есть архив и картины". Он говорит: "Сколько это может стоить?" Я говорю: "Саш, ну сотен тыщ столько-то". Он и отвечает: "Я выписываю чек". Эта сумма дала возможность создать фонд, купить триста работ Калмыкова - они и есть альбом, который мы выпустили год назад здесь, в Израиле (он у тебя есть). А теперь на днях этот альбом в Москве выходит по-русски.