Стог, в котором спал медведь

- Известно, что вы, как и герой вашего романа генерал Белосельцев, коллекционируете бабочек. Что приятней, поймать какой-нибудь неведомый экземпляр тропической моли или получить "Национальный бестселлер"?

- Каким бы снобом и лжецом я выглядел, если б сказал, что поймать бабочку приятней, чем получить "Национальный бестселлер"! Хотя это своего рода тоже бабочка - такая лазурная, из семейства морфид. Которая далась довольно трудно - я за ней гнался полгода, до сих пор на мне царапины от шипов и колючек, но когда я поймал ее в свой сачок, то убедился, что надо начинать новую охоту. Следующая будет, наверное, Нобелевка?

- Чтобы снова отдать ее Лимонову?

- К тому времени, я думаю, будет столько новых зэков... Хотя узнику, находящемуся в СИЗО, под следствием, а потом, может быть, в заточении, всегда нужны деньги. Особенно политическому деятелю, особенно писателю, особенно другу - Лимонову. Из застенка ведь вытаскивают самыми разными способами - причем 10 тысяч долларов тут очень небольшая сумма.

Я думаю, что и Гусинского от тюрьмы спасли только его деньги. И ясно, что Березовский спокойно сидит в Лондоне и выпускает "Колокол" не потому, что он русский бомж.

- Кстати, ваш роман и фильм Березовского о московских взрывах в последнее время часто фигурировали в одном контексте.

- Ну, мой роман, да, сравнивают постоянно с кассетой, которую Березовский переслал в Россию в чемодане Юшенкова... Но ничего общего между ними нету, хотя они оперируют одним и тем же временем, одними и теми же событиями. Думаю, если попросить Владимира Владимировича Путина описать алгоритм его восхождения на Кремлевский престол, он коснулся бы тех же самых вещей. И устранения Скуратова, и проблемы дагестанского рейда Басаева, и взрывов в Москве, и создания карманной партии "Единство", и ритуала передачи власти от старого к молодому президенту... Просто и я, и Березовский, и Путин - мы все работаем на одном и том же кратком, но жутком историческом пространстве.

- И в этом пространстве по поводу вашего романа возникла вдруг невообразимая, труднопредставимая совсем недавно дискуссия - где чего только не говорилось и о метафоричности, и галлюцинаторности текста, и хвалили вас всячески, и ругали. Откуда взялась, на ваш взгляд, вся эта массированная кампания?

- Ни один художник, ни один издатель в одиночку, конечно, не мог произвести такой консолидированный переполох! И поскольку, как известно, я пребываю в галлюцинаторном состоянии, то начинаю думать, что это действия моих тайных друзей из "Русского Ордена ГРУ". Наркологический текст романа, метафоричность, которую мне вменяют одни в вину, другие в заслугу, - не моих рук дело. Это внушенная мне тайная методика, основанная на парапсихологических исследованиях спецслужб. Стиль "Гексогена" - это не мой стиль, мне его навязали серьезные специалисты, читающие Юнга, работающие с архетипами. Они, наверное, и выяснили, что мой тотемный зверь - бабочка. Коллекция же этих насекомых, собранная мною в горячих точках планеты, сегодня, как некая матрица, отдает мне свою энергию, энергию империй и войн. И, разумеется, я постоянно живу под негласным контролем и давлением Ордена...

- Вы следили за публикациями - в прессе, в интернете по поводу "Гексогена"? Как их оцениваете?

- У меня не сложилось отношения ко всему этому. Я себя сравниваю с каким-то стогом сена, в котором, оказывается, все время спал медведь. Потом случайный крестьянин, пожелав переметать этот стог сена в телегу, вилами задел милое, кроткое животное. Медведь поднялся, стог взлетел на воздух, сено летит и до сих пор не может осесть на землю. Это ощущение само по себе имеет некую мистическую составляющую, которая присутствует, но не зафиксирована до конца.

Вот в моем кабинете в конце осени появился ваш сотрудник Лев Пирогов. Он привел с собой застенчивого, очаровательного, тихого человека из издательства "Ad Marginem", имя которому Александр Терентьевич Иванов...

- Тишайший.

- Да, тишайший. Он пришел, как схимник, глаза долу, я даже решил: давненько я не видал скопцов!.. И вот, робея, этот францисканец, сама кротость, оказался в моей келье. Пирогов нас подружил, повенчал, так сказать, после чего написал у вас статью под названием "Все у них получится". И когда я возвращался с "Национального бестселлера" из Петербурга, в этом зеленом ссыльном вагоне, под гам бушующей богемы, я подумал: да, действительно, все получилось!

А если говорить образами - мы ведь только ими и умеем говорить, - то в армии современной есть такая хреновина под названием "Змей Горыныч". С помощью нее взрывают минные поля перед наступлением. Ее запускают, а она, как ракета, как "Формула-1" мчится с грохотом на противника, подрывая фугасы, мины, целые минные поля. И все это взлетает наверх. "Змей Горыныч" без потерь доходит до цели, оставляя взорванную землю, по которой уже можно пройти войскам. Вот это и произошло с "Гексогеном".

А больше я ничего и сказать не могу, поскольку, если б следил за развитием событий вокруг "Гексогена" более внимательно, то стал бы шизофреником. И когда понял, что мне грозит психиатрическая лечебница, я от этого отключился. Смотрел только в умные всепонимающие глаза Александра Терентьевича и из его уст принимал экстракты. В общем, оказалось, что были подняты на дыбы какие-то огромные, пристрастные социальные силы. Я не думал, что такое количество людей меня ненавидит. То есть знал это и раньше, конечно, но тут возникало ощущение, что многие, кто ненавидит, одновременно и обожают!

- Насколько я знаю, "Гексоген" - часть целой серии романов?

- Да, и они уже частично написаны, кое-что в замысле, некоторые из них издаются. Это то, что я называю "семикнижие" - серия про моего любимого генерала Белосельцева. "Господин Гексоген" представляет одну седьмую часть мегаромана, причем хронологически, наверное, шестую, хотя пишутся они не в прямой последовательности.

Семикнижие описывает четыре войны, которые вел Советский Союз в последние десятилетия своего существования и на которых мой герой присутствовал в качестве суперразведчика. Это Афганистан, Кампучия, Никарагуа и Южная Африка. Причем романы построены таким образом, что Белосельцев воюет себе там, в горячих точках, реализуя отпущенный ему профессией и природой потенциал человека с метафизическим опытом, прозревающего ясновидца, интуитивиста (чем он и ценен для аналитиков разведки). И одновременно он опрокидывается мною в другую реальность, где он уже не воин, не разведчик, а отставной генерал спецслужб. Где нет уже ни страны, ни империи, ни армии, но есть странная, загадочная реальность, в которой он хочет разобраться. И не может, каждый раз попадая впросак. Условно семь книг можно разделить на две части. Это, во-первых, три книги катастроф. Одна описывает события 1991 года, когда рушился столп, Вавилонская башня Красной Империи, и она рушилась вместе с Белосельцевым, обломки падали на его голову, и сам он был обломком. Этот роман я сейчас дописываю, он называется "Последний солдат империи". Второй роман - "Красно-коричневый" - о катастрофе 1993 года.

- Но ведь книги с этими названиями уже у вас выходили?

- А это были как бы этюды, подмалевки. Переписанные, они выстраиваются сейчас в мою новую концепцию, где третий роман-катастрофа - как раз "Господин Гексоген".

И есть еще четыре книги собственно войн: "Сон о Кабуле", "В островах охотник" (эта о Кампучии) и "Африканист". Они сданы в печать, выйдут в издательстве "Дрофа", по-видимому, к концу лета. Уже написан и "Бой на Рио-Коко" - роман, завершающий семикнижие. С одной стороны, Белосельцев воюет там на никарагуанской, латиноамериканской войне. С другой, вся ситуация, в которую он опрокинут в сегодняшней реальности, - уже постгексогенная. И здесь я попытался использовать как художественный прием всю федоровскую философию воскрешения из мертвых, преодоления смерти, когда будут воскрешены не только люди, но и целые эпохи, страны, империи. И тогда всякая кость обрастет плотью, а всякая секунда будет возвращена мирозданию.