Бытие и ничего

И сидим мы, дурачки, -
Нежить, немочь вод.
Зеленеют колпачки
Задом наперед.

Собирался завести колонку специально для обновленного "Ex libris"а", да столько событий, что в колонку не уместишься. Вот недели две побыл чем-то вроде героя. Для человека нетусовочного это слишком. И буде. Те, кто понимает, похлопывают иронически по плечу: дескать, Сахаров ты наш! Как там свобода слова и словоизвержения?

Кафка

Кафкианства в истории моего мнимого уголовничества с лихвой - да что там: все сплошь кафкианство! Среди многих больничных сценок была и такая, что называется - в стиле. В больничном коридоре (а в московских больницах на всех хворых местов в палатах по-прежнему не хватает) лежала умирающая старуха, а в ее изголовье сидел муж - старик седой красавец. Он гладил ее по бесчувственной щеке и что-то шептал в ушко. Последнее "прости" - решил я, держа из всех сил слезу умиления. Старуха, впрочем, оказалась (тьфу-тьфу-тьфу) сильнее смерти, выправилась, даже смогла садиться. А вот старик-красавец как-то сник и стал раздражаться. Сестрички в отделении объяснили мне причину, сказали, что именно он шептал. Он надеялся, он верил, он шептал так: "Милая, ты умираешь!.. Любимая, ты скоро умрешь!.." Соборовал, стало быть. Вот образчик постинтеллектуализма живаго, подумал я.

И еще одна сугубо гуманистическая мысль бродила в голове с самого начала моей защиты. Вот люди разных убеждений со всех концов планеты (это так) подняли за меня голос, вступились, сказали добрые, нужные слова, потребовали, осудили, поддержали... А будь на моем месте какой-нибудь тоже невинный сантехник Богданов из Можайска, что, кто-нибудь вступился б? Ха-ха. Получил бы условный Богданов пару пусть условных лет за беспорочное обслуживание кранов и стояков в своем Можайске и никакие бы "Репортеры без границ" и лауреаты государственных премий ничего б не заметили. А меня вот заметили. Потому что я человек как ни крути "публичный", а публичность - в России это уже политика. Публичность - единственное логическое и некафкианское объяснение моей "уголовки". Это что касается гнусной расейской действительности. Ничего не изменилось со времен Герцена. Перечитал на койке под капельницами и между "Былое и думы" и свидетельствую.

Поэтому искренне благодарен тем, кто потребовал, кто поддержал меня в этом слишком частном для страны случае. Всех не перечислить, зато вот виртуальному Богданову ни за что не достанется и сотой доли моей защиты. Такая его богом данная сантехническая доля.

Воля

На воле тем временем - такие дела. На воле тем временем всколыхнулось болото отечественной словесности и ну пускать пузыри. Сыскался новоявленный Писарев, запузыривший свой манифест на страницах предпоследнего "Ex libris"а". Следом запузырились рекламщики презервативов (а кому как не им пузыриться!), а потом и вовсе - пошла писать губерния.

И дело не в том, что эстетические резоны new-Писарева не убеждают и что также не убеждают его идеологические метания. Дело не в том, что ни Астафьев, ни Проханов, ни Бондаренко ни в коем случае не являются эталонными (в смысле подражания) персонажами литературного процесса времен безвременья 90-х годов. Дело в том, что - никто вообще не является. Нельзя назвать лучших, когда таковых попросту нет. Пузырь из болотной гущи или даже бугорок посреди вязкой хляби - не лучшее, а просто - пузырь или бугорок. Ни одного литературного откровения за десять с лишком лет - это пережить можно, время такое. Но пережить это может отнюдь не всякий. Потому как и чем тогда отметить свое присутствие на болоте? Какой такой вешкой? Любая вешка накренится беспочвенно, да и падет. А хочется. Хочется new-Писареву, хочется его многочисленным оппонентам, ругателям и заступникам. Вот и рубят слегу и заталкивают ее в трясину. Пусть постоит хоть немного, зато все увидят - моя!

Неволя

Ругают "Ex libris" за предоставление трибуны. С чего бы? "Ex libris" плоть от плоти того же литболота. Ну может - единственным на нем легким островком, слава Юпитеру, что хоть без березок. Рассказывает то, что есть. И чего нет. Пытается угадать то, что будет. Трудное это дело, и уж точно - неблагодарное. Всеобщая вялость убаюкивает, поневоле задремлешь под гнусавый zoom-m-m комаров. А встрепенешься от дурмана, скажешь, что Проханов - недурной пример пассионарности (что - увы - внеэстетично), а вовсе не пример ничего более того, так еще и получишь. Взгляните на список букеровских и прочих лауреатов прочих премий за десятилетие. Оторопь берет. Даже какой-никакой пассионарности, и той нет. Так, даже не пузыри - пузырики. Все вроде бы правильно в критиках на нашего new-Писарева, кроме одного и единственно правильного: они так же пусты, как пузырь, им самим пущенный, потому что этим критикам нечего сказать, так сказать, - "по-ло-жи-тель-ного". Даже и апофатически.

Да что сетовать на болото! Оно, по всей видимости, таковым и останется. Знающие люди говорят, что сам Солженицын неусыпно ждет, когда он явится миру, новый писатель. Только вряд ли дождется. Потому что, судя по всему, время новой литературы настолько далеко, что и не заглянешь туда. Видимо, в новых политических условиях не может быть ничего, кроме однодневных пузырей. А к тому, что появляется, можно применить счастливую формулу, озвученную некогда Николаем Александровым для журналистики: "Журналистика (теперь читай: современное писательство. - И.З.) - это апокалипсис каждый день". Это еще хорошо, что апокалипсис, а то ведь и без него чаще всего обходится. Вот у Проханова - маленький такой, карманный, апокалипсис, у Сорокина, у Галковского. Ну и еще - кое-где можно приметить на болоте.

Я далек от того, чтобы ностальгировать по Большому Стилю - по той простой причине, что он неизбежно и чрезвычайно быстро вырождается в сугубую пошлость. О чем неоднократно свидетельствовала история. Зато я ностальгирую просто - по стилю. По стилю, скажем, Саши Соколова. Или Андрея Битова. Или Венички Ерофеева. Это, право дело, достойно ностальгии. Невольно. Особенно в условиях тотальной и как бы либеральной сегодняшней неволи.

...Зачумленный сон воды,
Ржавчина волны...
Мы - забытые следы
Чьей-то глубины...