Леонид Бахнов Умер Нодар Джин - философ, писатель, возмутитель литературного спокойствия
"Возмутитель" - это не моя характеристика, это он про себя сам так сказал: художник, "который с большим скепсисом относится ко всему устоявшемуся - критериям, суждениям, репутациям, у которого дежурное чувство - протест, а одну из благородных функций искусства - если только у искусства есть какие-то общественные функции - он видит как раз в подрыве этого устоявшегося".
Представляю себе недоверчивую ухмылку кого-нибудь, кто незнаком с творчеством Джина: как же, видали мы этот запоздалый постмодернизм, эти прокисшие пощечины общественному вкусу! Между тем в его признании не было ни грана эпатажности - Нодар говорил ровно то, что думал, и очень бы удивился, если бы его слова принялись трактовать как какой-то там вызов. Вызова не было - была нормальная практика думающего человека. Примерно то, что звучало в одной из речей Бродского: "Надежнейшая защита от Зла - это предельный индивидуализм, оригинальность, даже, если угодно, эксцентричность. То есть то, чего нельзя подменить, подделать, скопировать; с чем не справится даже закаленный шарлатан".
Вот уж чего-чего, а скопировать Нодара, даже подражать ему было решительно невозможно. Назвать ли это эксцентричностью или как-нибудь по-другому - не знаю. Во всяком случае, он органически не походил ни на кого другого.
Будучи самым молодым в СССР доктором философских наук, в конце 70-х он вдруг взял и подал на выезд. Естественно, тут же оказался без работы. Занялся историей еврейских общин на Кавказе. Под видом фотографирования памятников архитектуры. Дело, как он рассказывал, было даже не столько в его соплеменниках (а родился и вырос Нодар в старинном еврейском квартале Тбилиси, откуда еврейским семьям в начале 1953-го было приказано эвакуироваться в Казахстан), сколько в тогдашнем статусе евреев как чего-то непоощряемого и почти запрещенного, а также в возможности заниматься тайной деятельностью.
В Америке, куда его выпустили в начале 80-х, он тоже повел себя оригинально: вместо того чтобы сидеть и не рыпаться, как полагается эмигранту, рассорился с "Голосом Америки", куда его пригласили работать, подал в суд, было громкое дело, в связи с которым в прессе его даже назвали "Гражданин Джин" - по аналогии с героем классического фильма "Гражданин Кейн".
Впрочем, роман, где Джин описывает свою жизнь и на родине, и по приезде в Штаты, "История моего самоубийства" (М.: Художественная литература, 1995), меньше всего похож на "разоблачиловку".
Как меньше всего похож на "разоблачиловку" и его главное, пожалуй, сочинение - "Учитель" (Дружба народов, 1997, # 9; М.: Вагриус, 1998), философский роман, написанный от лица Сталина. Вот уж где Джин умудрился никому не угодить - ни "демократам", ни "патриотам", ни сталинистам, ни антисталинистам - никому, кроме тех, кто хочет видеть в литературе литературу, а не продолжение политики. И кто готов задуматься не только над тем, был или не был злодеем гений всех времен и народов , а и над тем, что "Сталин сидит в каждом из нас" (эти слова Бродского Джин цитирует в предисловии к роману).
Место писателя в литературе, конечно, определяет время. Лично я полагаюсь на его суд. Но как же все-таки мы сиротеем, когда уходят такие неповторимые люди. Воистину колокол звучит по всем нам.
