Глеб Шульпяков "СУДЬБА" и "суд" - слова однокоренные, но окончательный приговор всегда выносит биография.
20 декабря 1859 года Федор Тютчев получил пакет от великого князя Константина, где оказались обычные очки. Будучи человеком мнительным, Федор Иванович решил, что князь, которого поэт как-то сослепу не заметил, решил ему таким образом отомстить. Естественно, дело было в другом, но, разобидевшись, поэт уже написал злобный ответ "в столбик". И что же? На свет появилось гениальное стихотворение "Есть много мелких, безымянных / Созвездий в горней вышине...", предвосхитившее "звезды" Анненского, Мандельштама и Бродского одновременно.
Вопрос: кто бы мог подумать - тогда, в 1859-м?
Я наткнулся на этот эпизод, листая Тютчева ночью на диване после творческого вечера Андрея Битова, - и считаю, что наткнулся абсолютно не случайно.
Дело даже не в том, что имя Тютчева не раз упоминалось за вечер. Дело в том, что сам вечер писателя в Трубниках держался на этих вот опорных пунктах: судьбы, суда, случайности, биографии. Писатель размышлял об излюбленном: о совпадениях и предначертании, промахах и попаданиях в цель - оттого чаще других мелькали имена Виктора Голявкина, того же Тютчева или Заболоцкого. Речь писателя строилась на ассоциациях, а посему текла естественно и неотвратимо. Ассоциация - это ведь тоже судьба, только в мышлении явленная. Не правда ли?
"Если вам нужен повод для вечера, то вот он: я тут посчитал и понял, что пишу вот уже сорок пять лет. А это что-нибудь да значит", - сказал писатель.
Сорок пять - "много это или мало"? За сорок пять лет до "вступления" Битова был напечатан "Камень" Мандельштама. Через сорок пять после - смотри вокруг и радуйся. Сверхзадача Битова на этих перегонах - как я ее понимаю со слов писателя - заключалась в том, чтобы войти в контекст или создать его, если контекста вокруг не окажется.
Литературные примеры, которые весь вечер приводил писатель, говорили о том, что в русской литературе - ХХ века по крайней мере - литературного контекста не было. "Заступая" в литературу - случайно, мимоходом, "с черного хода", "чужими стихами", "с кондачка", - можно было предположить, что контекст кончился вместе с революцией, а потому цитация и литературная игра суть единственно честные формы существования в той литературе, какой она была в 1956 году.
С другой стороны, надо учесть питерское происхождение писателя - а стало быть, вкус к стилю вместе с провинциальным аутизмом, - чтобы понять, как судьба распоряжалась его литературным даром. Так вот, перераспределение позиций прошлого - совсем по-битовски - состоялось только сейчас, в будущем (сама фраза чего стоит!): Битова до сих пор считают своим и постмодернисты, и классики. Почему? Да потому, что все усилия Битова как писателя были направлены на создание контекста. А стало быть, его литературная судьба заключалась (заключилась?) в том, чтобы за неимением контекста воссоздать "литературное поле" во всем его разнообразии.
Да, Битову у нас приходилось писать за всех. Писать "стильные" питерские рассказы (до сих пор наизусть помню зачин "Вкуса": "Не сестра, не дочь, не мать...") - или фантасмагории а-ля "Преподаватель симметрии". Сочинять романы от авторского лица с героем и сюжетом - или "умерщвлять автора". Соединять в одном тексте мемуары, сюжетную прозу, опавшие листья, письма и дневники: свои и чужие. То есть, как видим, "творить судьбу" и тут же подчиняться ее суду: в биографии.
Поэтому творчество Битова нужно всегда рассматривать в горизонтальной плоскости. Он у нас - не маркшейдер, а землемер и топограф, разметивший огород на отрезы с участками. От Питера в нем есть вкус к стилю - но Москва показала ему птичий рынок, где есть каждой твари по паре.
"Когда я выступаю перед нашими эмигрантами, меня часто спрашивают: "Ну как там у вас литература, жива еще, нет?" На что я всегда отвечаю, что с литературой у нас все в порядке. И задаю ответный вопрос: "А вы можете назвать десять писателей, не забыв при этом Гончарова? Или Заболоцкого?"
В этом и заключается "литература по Битову" - поле, а не вершина, горизонталь, а не вертикальные всходы. Как творится этот пейзаж? Как он со временем меняется? И как перераспределяются роли сейчас, в будущем?
"Пиши как живешь, живи как пишешь" - вот классический завет русской литературы со времен Батюшкова и Карамзина. Совпадение: тебя с твои текстом, а твоего текста с твоей жизнью - вот что превращает судьбу в литературную биографию.
И Андрей Битов тут - лучший пример.
