Возможна ли «теодемократическая республика» в Грузии

О том, что правящая партия работает над «экзистенциально важным для страны и веры вопросом», граждане узнали на встрече руководства «Грузинской мечты» с избирателями в городе Амбролаури. Фото с сайта партии «Грузинская мечта»

После распада Советского Союза и упразднения КПСС единственной структурой, действующей на всем постсоветском пространстве, оказался Московский патриархат с его сателлитами – Грузинской православной и Армянской апостольской церквами. Считается, что автором доктрины о том, что РПЦ и ее союзники станут главным инструментом реинтеграции постсоветского пространства, был патриарх Алексий II. Якобы в частных беседах он иронизировал над бывшими партийными функционерами: вы хотели «показать по телевизору последнего попа», но наша церковь все-таки пережила вашу партию.

За 30 с лишним лет после «беловежских соглашений» консолидирующая роль православия на постсоветском пространстве заметно ослабла. Одним из факторов углубления политических и культурных разломов на территории бывшего СССР стало введение в теперь уже независимых республиках различного законодательства о религии. Центробежные тенденции налицо. Россия, Казахстан, Азербайджан балансируют на грани светскости и держатся за доктрину «традиционных религий». Украина опустилась на уровень советской России 1920-х годов и борется с православием. Грузия – наоборот, заговорила об очередном увеличении привилегий церкви. Прибалтика и Молдавия в растерянности, но очевидно, что «западные партнеры» и их уверенно толкают на украинский путь. Еще несколько лет назад нельзя было помыслить, что будет война правительства с церковью в Армении, а оппозицию возглавит архиепископ – но теперь это реальность. Отдельный островок 100-процентной светскости и предельно либерального законодательства о религии – полупризнанная Абхазия (там парадоксальным образом оказались запрещены «Свидетели Иеговы», запрещенная в РФ экстремистская организация, но зато все остальное – разрешено).

Пути бывших советских республик, по крайней мере в религиозном отношении, сегодня заметно расходятся. И вопрос о том, можно ли будет когда-нибудь собрать воедино эту сложную мозаику, выглядит все более актуальным. Ведь нормы права подспудно меняют менталитет.

Сюжет с объявлением православия государственной религией в Грузии первоначально выглядел как обыкновенный информационный вброс со стороны грузинской оппозиции. Повод дал сам лидер «Грузинской мечты» Бидзина Иванишвили: 25 августа на региональной встрече с избирателями в городе Амбролаури, в высокогорном районе Рача, он заявил, что правящая партия работает над «экзистенциально важным для страны и веры вопросом». Оппозиционные медиа тут же принялись язвить на тему «тайной инициативы Иванишвили в сфере защиты традиционных ценностей», а канал Formula нанес решающий удар и, ссылаясь на собственные неназванные источники, заявил: «Грузинская мечта» собирается объявить православие государственной религией. Депутат-оппозиционер Роман Гоциридзе в ответ пошутил, что, видимо, теперь Иванишвили предложит стране «теодемократическое государственное устройство» и «в состав правительства будет введен представитель патриархии».

Мотив оппозиции понятен: «мечтатели» тем самым получили «ответ» за мартовскую выходку в отношении президента Саломе Зурабишвили. Главу государства тогда поймали на неосторожных словах о том, что «патриарх Илия сейчас ослаб», и обвинили в «нападках на патриарха» и во «вражде с церковью». После этих обвинений Зурабишвили и ее информслужбам пришлось тщательно оправдываться. Теперь же с патриархом столкнули самого Иванишвили: ведь известно, что Илия II всегда выступал категорически против самой идеи государственной религии в Грузии, и конкордат, заключенный между Грузинской православной церковью (ГПЦ) и государством еще при Шеварднадзе, его вполне устраивал. По соглашению от 14 октября 2002 года государство признало особую роль церкви в истории страны, ее права на свою историческую собственность и на финансирование из госбюджета. Тогда же патриарх заявил, что для введения государственной религии в стране «исторический момент еще не настал». С тех пор новых заявлений на эту тему не было, поэтому ни власти, ни патриархия не считали возможным возвращаться к этому вопросу.

Условия, в которых существует церковь в Грузии, и так самые благоприятные на всем постсоветском пространстве, и, казалось бы, любой upgrade здесь может только навредить. Для старшего поколения иерархов, помнящего реалии советской эпохи, к которому принадлежит патриарх Илия (как, впрочем, и для следующего, к которому принадлежит патриарх Московский и всея Руси Кирилл), очевидно, что бесплатный сыр – только в мышеловке, и за любые привилегии надо платить. Поэтому они так сторонятся «государственного» статуса: для них это прямая ассоциация с временами Совета по делам религии в СССР и пресловутыми «уполномоченными». Это то, к чему они ни в коем случае не хотят возвращаться, потому что именно против этого они боролись всю свою сознательную жизнь. Государственный статус церкви для них – это не привилегии (которые у них и так уже есть), а контроль (который им совсем не нужен).

Любопытно, однако, что Иванишвили и «мечтатели» не стали отказываться от навязанной им повестки и представили ситуацию так, будто все идет по их плану. Тут уже в неудобном положении оказалась ГПЦ. Первоначальная реакция патриархии на вопрос о «госрелигии» была в рамках традиционной парадигмы. Протоиерей Лонгин Суаришвили от имени пресс-службы заявил, что «раньше патриарх был против», а митрополит Ахалкалакский и Кумурдоский Николоз (Пачуашвили) прямо сказал, что подобное решение «не пойдет на пользу стране».

Однако уже через несколько дней церковным чиновникам пришлось перестраиваться. 29 августа в патриархии собралось архиерейское совещание, по результатам которого глава службы по связям с общественностью протоиерей Андриа Джагмаидзе вынужден был признать, что «подобное предложение от властей было», что «разговор был с владыкой Шио» (митрополит Шио (Муджири), местоблюститель патриаршего престола) и что консультации будут продолжены. Ясно, что таким образом высшее руководство церкви оказалось в шаге от обвинения в «кулуарных переговорах за спиной патриарха» и в новом «заговоре в Грузинской патриархии». Видимо, осознавая эти риски, Джагмаидзе добавил, что ГПЦ не стремится изменить порядок, установленный патриархом. В комментарии для СМИ он постарался смягчить драматизм ситуации и подчеркнул, что происходящее – всего лишь «акт вежливости со стороны властей», а при возможном внесении изменений в Конституцию голос церкви в любом случае будет учитываться («государство не внесет ни одной записи без церкви»).

Не вполне понятно, как подобная политика «Мечты» в отношении церкви сочетается с ключевым тезисом предвыборной кампании Иванишвили о необходимости восстановления территориальной целостности Грузии и о том, что «Грузия должна стать привлекательной для абхазов и осетин», а также с прогнозом премьера Ираклия Кобахидзе о том, что к 2030 году Грузия вступит в ЕС «вместе с абхазскими и осетинскими братьями и сестрами». Какой-то элемент конструкции здесь явно лишний. Возвращения Грузинской православной церкви, особенно в статусе государственной, в Сухуме и в Цхинвале явно не ждут. Южная Осетия уверенно встала на путь построения национальной церкви – пусть и за счет экзотического «Синода противостоящих», не признанного ни одной из поместных православных церквей. Абхазия и вовсе дистанцировалась от любой религии, оставив даже прежние игры в «Абхазскую православную церковь». По крайней мере все последние «демарши» священника Виссариона Аплиа с требованиями признания его церковной структуры остались без ответа и не нашли поддержки не только у церковных властей в Москве и Тбилиси, но и у госвластей в Сухуме.

«Не менее важно, чтобы мы думали не только о территориях, но и о людях. Мы должны убедить наших братьев (абхазов и осетин), что жить вместе с нами интересно», – заявлял Иванишвили в далеком 2013 году. Неясно, впрочем, как жизнь в «теодемократической республике Грузия» способна заинтересовать секулярное абхазское общество, а также немногочисленных абхазских православных верующих, уже тридцать лет живущих без архиерея и вне каких-либо церковных институтов. Вспоминается разговор соседей по московской коммуналке из «Покровских ворот» по поводу утопического желания Маргариты Павловны контролировать жизнь своего бывшего мужа, несмотря на то что пути их давно разошлись. Как замечает главный герой фильма, «осчастливить против желания – нельзя».