Россия и думать забыла об империи

Став империей, Россия оказалась в одном ряду с ведущими европейскими державами. Борис Чориков. Петр провозглашает себя императором всероссийским. Гравюра второй половины XIX века

Минуло полмесяца с тех пор, как на государственном уровне могли состояться обширные торжества. 2 ноября можно было широко и пышно отметить 300 лет с того дня, когда Петр Великий провозгласил себя императором всероссийским. Однако прошло лишь несколько академических мероприятий, среди них конференция «Два века Российской империи» 12 ноября. Патриарх Кирилл направил участникам коротенькое приветствие, где сказал: «Несмотря на различные взгляды историков, продолжающих спорить о последствиях задуманных им преобразований (в том числе и о церковной реформе 1721 года), время правления Петра Великого характеризуется как период, когда Россия стала могущественной православной державой, с позицией которой считались другие ведущие государства мира».

Скромный формат юбилея тем более удивителен, что современную Россию постоянно подозревают в имперских амбициях. Можно строить предположения о том, что, несмотря на все разговоры о консерватизме, о преемственности тысячелетней истории, тем, кто правит страной сегодня, претит государство Романовых. Ведь империя Петра создавалась как слепок с ведущих держав Европы. И это слишком расходится с нынешним курсом на конфронтацию с Западом. Сам факт противостояния, получается, важнее регалий и статуса государства.

Царь, назвавший себя отцом отечества и императором всероссийским, совершил важное преобразование концепции Третьего Рима. Вместо ветхозаветной Москвы Петр выстроил город, который гораздо больше похож на Первый Рим. Он также посвящен святому Петру. Набережные и мосты Невы напоминают берега Тибра, а классические купола храмов – великие соборы Вечного города. Сенат, Синод, Табель о рангах – все это создавалось по европейским образцам.

При этом Петр еще больше укрепил принцип верховенства царской власти над властью духовенства, идущий от Византии. Реформы предваряло идеологическое обоснование архиепископом Феофаном Прокоповичем. «Но зри, чсто произошло из оной священной титлы в последние времена, в Римскою, под Папою, церкви. Когда грубое древностей невежество, немогло знать истинных причин, чесо ради священнейшее Величество Императорское нарицается», – писал Феофан в трактате, напечатанном в Петербурге за несколько месяцев до принятия Петром императорского титула.

Прослеживается влияние на идеологов петровских преобразований не только католической, но и протестантской богословско-политической мысли. Синодальное устройство Российской православной церкви было скопировано с англиканского и скандинавского образцов. Да и роль самого лютеранства в романовской империи была весьма значительна. Об этом в последнее время появилось много работ, не только научных, но и публицистических. Некоторые даже считают, что западное христианство в то время находилось в более благоприятных условиях, чем сегодня, когда действует конституционная свобода вероисповедания.

Провозглашение империи было приурочено к окончанию 21-летней Северной войны, в результате которой Россия получила выход к Балтийскому морю и заняла важное место среди крупнейших европейских государств. Россия тогда оказалась на магистральном пути европейской истории. Она воевала со шведами не одна, а в составе «Северного союза», как и СССР и его союзники в мировой войне. В каком-то смысле после той победы государство Романовых получило возможность участвовать в большой континентальной политике. В дальнейшем Российская империя развивалась в контексте Европы. Ярким проявлением этого процесса можно считать Священный союз, заключенный Александром I с европейскими монархами после разгрома Наполеона. В каком-то смысле эти события при сравнении с современностью выставляют в невыгодном свете внешнюю политику новой России. Сейчас она оказалась в антагонистических отношениях со всем Старым Светом, да еще и перед фронтом атлантического единства.

Выступая на упомянутой выше конференции, глава Службы внешней разведки Сергей Нарышкин положил историю петровских преобразований в копилку нынешней концепции внешнеполитического антагонизма: «На Западе сложилась определенная иерархия империй, ведущими среди них были колониальные, то есть стремившиеся охватить своим влиянием весь мир. Нынешнее агрессивное доминирование Запада в международной политике, идея однополярности и так называемых демократических интервенций – в каком-то смысле это наследие тех империй».

Символическое значение победы над шведами, и особенно Полтавской «виктории», можно сравнить со значением Победы над нацистской Германией для наших современников. И здесь в каком-то смысле возникает ситуация конкуренции. При Петре Полтавская битва представлялась чуть ли не точкой отсчета российской государственности. Сегодня для нас Северная война превратилась в событие из учебников. Попытки в 1990-е годы возвысить Полтаву, придав дате статус дня воинской славы, да и вообще возвысить весь период петровской вестернизации (вспомним бюст императора на видном месте в кабинете Бориса Ельцина) не наложили сколько-нибудь заметный отпечаток на самосознание народа.

Религиоведы называют сакрализацию Победы в Великой Отечественной войне «мифом основания» для национального самосознания в наше время. Но Победа одержана совсем другой «империей» – советской. Налицо противоречие: при отрицании значения 1917 года главный государственный сакралитет связан вовсе не с периодом абсолютизма дома Романовых. Недавняя история со свадьбой в Исаакиевском соборе показала, что старая Россия, если ее воспроизводить дословно хотя бы в деталях, оборачивается пародией на самое себя.

Хотя разговоры о новом «собирании» империи звучат постоянно, современная Россия, кажется, все же не определилась со стратегией развития. Многонациональный характер державы – еще не признак имперскости, особенно в нынешнюю эпоху, когда повышенная мобильность населения практически не оставила места мононациональным странам. Для империи петровского образца идеологическим и во многом богословским обоснованием стала концепция цезарепапизма авторства Феофана Прокоповича, а полем приложения – сложившаяся в Европе политическая и военная ситуация. В советские времена то, что называют «коммунистической империей», зиждилось на мессианизме «первого рабоче-крестьянского государства».

На сегодняшний день у России нет ни самодержавного, ни революционного ресурса для экспансии. Представление о стране, «которую потеряли», исчерпывается ностальгическими сантиментами. Романовский абсолютизм представляется в том же ряду пыльных исторических чучел, что и Австро-Венгрия, и «царица морей» Великобритания, но вовсе не как почва, из которой произрастают корни самосознания граждан РФ. Корни эти перерублены в 1917 году. Хотя аморфный образ имперского величия подпитывает чувство национального самоуважения, российская идентичность больше ориентирована на мифологизированные представления о прошлом, чем на политические сверхзадачи в настоящем.