Константин Бендас
На фото посещение представителями церкви Евангельских Христиан-баптистов исправительной колонии №18 (Новосибирская область) в честь праздника Пасхи. Фото 54.fsin.gov.ru
Ровно 30 лет назад я произнес свою первую публичную проповедь. Случилось это не в храме, не в молитвенном доме, а в исправительной колонии (ИК) строгого режима № 4 в поселке Шерегеш Таштагольского района Кемеровской области.
Так с легкой руки тогда пастора, а ныне епископа церквей христиан веры евангельской в Монголии Ильи Новожженикова я на 10 лет стал тюремным священником, посещая колонии, тюрьмы и СИЗО в каждом регионе, где довелось служить, принимая пастырское участие в жизнях людей, преступивших закон и переломанных системой, воров в законе, блатных, приблатненных, «мужиков» и обиженных.
В прошлом году приказом Минюста России та самая ИК № 4 была ликвидирована. Губернатор Кузбасса Сергей Цивилев объяснил это решение тем, что «перед Шерегешем, рядом с которым действует горнолыжный курорт, стоят «масштабные задачи» – развивать инфраструктуру, повышать уровень туристического сервиса, увеличить поток людей, а режимное учреждение мешает нормальной работе туристической зоны». Все верно: вышки, локалки, бараки усиленного режима, чей-то плач, вой сирен, злой лай собак и вооруженные люди в камуфляже портят благостную картинку курорта, куда скатиться с горы временами приезжает и первое лицо государства.
В тюремной жизни никогда не было, нет и не будет никакой романтики. Весь романтизм шансона «Дай мне, керя, финку, я пойду вперед…» заканчивается у тюремной параши. Встречал я, конечно, зэков, деформированных настолько, что, выйдя на свободу и пропив с первым встречным дорожные деньги, они сами шли в ближайший ОВД и просили «записать на них» любое нераскрытое преступление, к радости правоохранителей, чтобы на казенные нары вернуться на следующие лет пять. Но такой продукт системы все-таки исключение.
И среди тех, кто охраняет зоны, тоже есть люди разные. Мне все больше попадались начальники добрые, видящие и в любом преступнике человека, чтущие букву закона и серьезно относящиеся к функции системы – исправлять, а не только охранять. Но есть и профессионально деформированные не меньше, чем зэки. В систему попадают те, кто склонен к садизму, и просто люди испорченные и коррумпированные.
Опубликованные несколько дней назад, в основном в западных изданиях и на ресурсах интернета, материалы о массовых пытках и изнасилованиях осужденных в учреждениях исполнения наказания в нескольких российских регионах, к сожалению, меня не удивили. Начиная с конца 2004 года, с переименования ГУИН во ФСИН и со сменой директора ведомства, евангельскую церковь активно выталкивали из колоний. Письма «для служебного пользования» о недопущении священнослужителей протестантских церквей в учреждения, даже по личным заявлениям осужденных, неоднократно рассылались по территориальным управлениям, копии нескольких из них есть у меня в архиве.
Помню мой разговор несколько лет назад с одним большим начальником ФСИН. Он был весьма любезен, принимал в своем кабинете в главном управлении, поил чаем, красиво говорил о программе гуманизации системы, о том, как много делается для улучшения условий содержания заключенных и их ресоциализации по освобождении. Когда я в сотый раз сказал о необходимости подписания официального соглашения между протестантами и ФСИН, он заявил, что никакое соглашение не нужно и имеющиеся договоры с РПЦ, мусульманами и иудеями – это атавизм и скоро и они будут расторгнуты. Ведь заключенный по Конституции имеет право на встречу со священником своей конфессии для совершения религиозных обрядов и церемоний.
На мое возражение, что без соглашения пасторов не пускают в спецучреждения, этот начальник предложил в таких случаях звонить ему напрямую на мобильный телефон…
Прощаясь, я пошутил, вспомнив русскую поговорку, гласящую, что от тюрьмы зарекаться не стоит. «Вот захотите вы, чтобы я, протестантский священник, пришел к вам в камеру Евангелие прочесть, а меня не пустят, сколько заявлений писать ни будете: соглашения нет, а позвонить мне и некому будет…» Посмеялись. Кстати, звонить я пробовал ему с десяток раз, но кто-то недобрый всякий раз сбрасывал звонок на том конце.
За годы служения я видел сотни преображенных жизней арестантов. И я имею в виду не просто приобретение людьми дополнительной опции под названием «религиозность» (перекрестился, поставил свечку, больше рыбных дней в календаре), а рождение нового человека. Это когда преступник по жизни становится добрым семьянином и законопослушным гражданином. Причем его законопослушание исходит не из страха наказания, а из достоинства человека, созданного по образу и подобию Творца, помилованного Христом и возлюбленного Богом. У таких людей больше нет страха, они свободны внутри, даже находясь в заключении. И они опасны для демонической системы насилия и коррупции. Такой человек не идет на сделку с совестью, не предает, не участвует в делах тьмы и насилия, а, напротив, отстаивает правду и полагает душу свою за других.
Обычно наши священнослужители посещали колонию не реже двух раз в неделю. Воскресенье – торжественное богослужение, а среди недели – день для индивидуальных посещений по заявлениям. Кроме того, в ежедневном режиме ответы на письма, проведение библейских курсов, поддержание работы библиотеки в колонии, подготовка уверовавших к крещению, социальные программы. И все это без привлечения денег государства и не формально, а на совесть. Не скрою, что в некоторых регионах начальники управлений или отдельных колоний продолжили с нами сотрудничать несмотря на запрет из Москвы, из главного управления. Почему? Да потому что увидели эффект, которого не могла добиться, даже отчасти, вся система с огромным штатом и бюджетом.
Несколько лет назад я встретил своего брата во Христе, а в начале 1990-х годов вора в законе, державшего в страхе один из регионов Поволжья. Мы не виделись почти 20 лет. На мой вопрос: «Как дела?» – он заплакал и сказал: «Ты, пастор, даже не представляешь, как Бог меня любит! Я женился. Но это не все. Месяца три назад на улице меня окликнула незнакомая женщина: «Сергей, ты помнишь меня? В 1993-м мы сожительствовали какое-то время» (по «понятиям» вор не может иметь семью). Я вспомнил ее, было такое. – «Так вот, у тебя есть дочь, сейчас ей 25 лет, она учится в университете, я ей никогда не рассказывала о тебе. Вот ее номер телефона, позвони, если захочешь». Я мучился несколько недель. Как позвонить? Кто я ей? Что сказать? Жена заметила мое состояние. И когда все рассказал, решительно сказала: звони! Помолились, набрал номер... Бросила трубку. Через пару дней набрался смелости и с молитвой позвонил еще раз. Обменялись несколькими сухими фразами. Потом встретились в кафе. Потом еще раз. Рассказал ей все. И про то, каким мерзавцем был, и про Христа, который встретил и принял меня. Встречались еще несколько раз. И вот вчера она впервые назвала меня папой...»
комментарии(0)