Служил ли Богу Мамонов

В «Царе» Петр Мамонов сыграл не исторического Грозного, а его литературную персону – Парфения Уродивого, от лица коего самодержец сочинял церковные стихиры. Кадр из фильма «Царь». 2009

Вопрос, который повис в воздухе после смерти Петра Мамонова: кто он – православию, свою приверженность которому навязчиво предъявлял последние полтора десятка лет? Новый юродивый? «Благоразумный разбойник» от рок-н-ролла? «Агрессивный миссионер» под прикрытием? Все это, равно как и творчество Мамонова, нужно рассматривать в комплексе, но не смешивая.

Хотя Петр Мамонов считается артистом, но тут есть нюанс: прежде всего он рок-звезда. Пусть местечковая, забытая в остальном мире после окончания контракта с Брайаном Ино, но тем не менее. Рок-звезд часто сопровождает гиперобраз, сценическая персона, которая защищает подлинную личность и в то же время позволяет задействовать ее на полную катушку. Персона не просто маска, это часть самого человека, иначе не последует отклик от зрителя. Рок, как говорил Петр Николаевич, искусство «предельно честное».

Образ, созданный Мамоновым в начале 1980-х годов, сразу приковывал к себе внимание. Эта персона, чрезвычайно плотная по своему содержанию, стала ядром дальнейших пертубраций-приключений Мамонова. Лидер «Звуков Му» комбинировал инфернально-андрогинные гримасы Георгия Милляра то с пластикой человека, который еле удерживается от естественных отправлений организма, то с бумажной куклой, которую треплет ветер, то с судорогами и конвульсиями, развивающимися при тяжелых формах психоза и наркозависимости.

Бесноватый Буратино приобрел дополнительную убедительность в 1990-е, когда советская ментальность подверглась санации и множество людей ощутили то, что можно назвать состоянием покинутости, а точнее бесхозности. Они перестали опознавать себя в образах офицеров, доярок, физиков и даже тонких, мечущихся интеллигентов. Перегорели все, и пляс Мамонова на костях красного исполина не выглядел чем-то вычурным, но производил эффект высокого реализма.

На этой волне он оказал влияние на арт-сообщество, породив множество последователей, из которых наиболее выделяются Федор Чистяков (группа «Ноль»), Олег Гаркуша («АукцЫон») и, разумеется, «Иоанн Богослов» панковского «Христа» Мамонова – Охлобыстин «Ванечка» (как любовно именовал его учитель). С последним они познакомились в ходе съемок фантасмагории «Нога» (1991), где Петр сыграл старшего брата Ивана.

Творческий метод Мамонова можно охарактеризовать как контролируемую одержимость. Насколько это одержимость и насколько она контролируема? Форма музыкального выступления служит в данном случае клеткой, за прутьями которой колотится демоническое существо, выпущенное из «устрицы сердца». Ритм, мелодия, слова, длительность исполнения составляют жесткий каркас, и пока бесовщина не выходит за их границы, речь идет об искусстве, а не о патологии или криминале. Если забыть об этом и выпустить чертей наружу, то происходит нечто подобное покушению на убийство, которое совершил Чистяков, когда кинулся с ножом на свою подругу Ирину Левшакову-Кузнецову, увидев в ней воплощение мирового зла.

Ничего подобного с Мамоновым не происходило, поскольку отец-основатель претерпел долгий «искус» в среде богемных алкоголиков, прежде чем пришел к данной форме самовыражения. В отличие от регулярных скандалов, сопровождавших западных рок-звезд, период популярности «Звуков Му» ничем подобным не отмечен. Не считать же скандалом решение о роспуске группы, которое принял Петр Николаевич из-за нехватки исполнительского мастерства – своего и своих музыкантов?

Оное решение, принятое на пике славы, обескуражило поклонников, но Мамонов убедился, что возня с дилетантами (единственным человеком с музыкальным образованием в «каноническом» составе группы был клавишник Павел Хотин) только сдерживает порывы его творческого гения, перед которым замаячили новые джомолунгмы. Для построения арт-карьеры ему больше не требовалась группа. Достаточно было давать моноспектакли, а для поддержания популярности в широких народных массах время от времени сниматься в кино.

Приглашая рок-музыканта в свой «Такси-блюз» (1990), режиссер Павел Лунгин хорошо понимал, что заполнять отведенную ему роль будет не сам Мамонов, а его сценическая персона. Ведь если актер-профессионал играет, опираясь на приемы школы, то шоумену-любителю не на что опереться, кроме симбиоза с персоной, которая подменяет творческую личность. Лунгин уловил психологическую фазу, в которой пребывал Мамонов, оставалось просто дернуть за рубильник.

Мамонов не умел играть в ансамбле. «Рядом со мной могут быть только вспомогательные элементы, на равных – человек просто падает», – простодушно разглагольствует он в фильме «Мамон + Лобан» (2011). Лунгин, основной выгодополучатель мамоновского дара, предусмотрел и это. Все премированные роли Петра Николаевича состоялись благодаря камертону, который задавали его выдающиеся партнеры: Зайченко в «Такси-блюзе», Сухоруков в «Острове», Янковский в «Царе». Отталкиваясь от их игры, Мамонов приспосабливал к ней свое харизматическое лицедейство. То, чем ранее служила решетка музыкальной композиции, теперь выполнял чужой образ-антагонист.

Кинороли помогли сформироваться новым сценическим амплуа. Если в «Такси» эксплуатировалась готовая персона музыканта, то «Остров» и «Царь» сами произвели на свет образы позднего Мамонова: юродивого и проповедника.

В начале 2000-х Петр Николаевич попал в состояние творческого кризиса: «Я крепко задумался, о чем мне петь». Подъем религиозности в обществе нашептывал: пора вернуться к истокам, советский Буратино – подделка, истина – в христианском Пиноккио. После «Острова» сомнения улетучились: жатва созрела, Мамонов в одночасье превратился в икону современного юродивого.

«Юродство» то, правда, сильно отдавало нафталином. Период «безумств» миновал, крепкий семьянин Мамонов возводил фамильную усадьбу в Верейском уезде, но ведь можно было рассказывать о прошлом, бесконечно оплакивая и уязвляя себя падениями молодости. Моноспектакли Петра Николаевича превратились в публичные «исповеди кающегося грешника».

Он не ждал от аудитории прямого отклика, как в классической проповеди для черных, сформировавшейся в США в XIX-XX веках. Увещания Мамонова скорее напоминали программу 12 шагов Общества анонимных алкоголиков: признание личного бессилия победить зависимость, убежденность в том, что только высшая сила способна возвратить к нормальной жизни, предание себя этой силе и т.д.

Безошибочное чутье шоумена помогло Мамонову отыскать никем не занятую поляну и трудолюбиво возделать ее. Именно такой типаж обращенного из пучины рок-н-ролльной оказался востребован Московской патриархией и православной общественностью. Те годы ознаменовались конвергенцией «русского рока» и Русской православной церкви. Но ударившийся в радикальный этнонационализм Кинчев или «белогвардеец» Ревякин, чересчур психоделичный Бутусов – все они уклонились от «царского пути». Только Петр Николаевич смог вырулить в нужном направлении.

Фактически Мамонов стал самым эффективным проповедником-мирянином в РПЦ, конкурирующим разве что с Алексеем Осиповым, профессором Московской духовной академии. Это действительно напоминает чудо: банальности, почерпнутые из популярных афонских «цветников», в устах Петра Николаевича приобретали неповторимую музыку духа, благоуветливое звучание кимвала и гуслей.

После фильма «Царь» в проповеди Мамонова замелькали новые нотки. При интерпретации этой последней крупной кинороли важно учитывать, что Петр сыграл там не исторического Грозного, а его литературную персону – Парфения Уродивого, от лица коего самодержец сочинял церковные стихиры. К опциям покаявшегося наркомана и гордеца-художника органично прививаются опции «московского центрового пацана» и свидетеля апокалипсиса, свойственные последним эскападам Мамонова.

Эти грани как бы замыкают и оправдывают тематический круг. Начавшему с песни «Люляки баб» естественно прийти к патриархальному трешу, который произносил покойный протоиерей Дмитрий Смирнов, и откровенной гомофобии.

Подлинно уникальной чертой Петра Николаевича как проповедника РПЦ является акцент на человеческом «я», «центрообразующей силе новой плоти», которая появится у людей после воскресения из мертвых. Если почему-либо и стоит послушать его моноспектакли в амплуа дидаскала, то именно по этой причине. Бесконечно рассказывая о собственном «я», Мамонов действительно говорит о своем.