Об огне вечном и благодатном

Вечный огонь символизирует не смерть и погибель, это огонь жизни, положенной за други своя (Ин 15:13) в чаянии всеобщего воскресения. Фото с сайта www.mil.ru

Подлинно новаторская форма главного храма Вооруженных сил РФ (ГХВС) предопределила роль, которую он играет. Новая церковная архитектура (форма) всегда возникает вследствие новаций в богослужении (содержании). Но Московская патриархия идет своим путем: у нас, наоборот, форма притянула содержание. Как же возможны новации в православном ритуале, если церковноначалие с негодованием отвергает даже назревшие изменения (к примеру, новый календарный стиль)?

Оказывается, возможны. Это доказывает церемония, прошедшая с 21 на 22 июня. Богослужебные сутки начинаются вечером, и накануне всероссийского Дня памяти и скорби в ГХВС доставили частицу Вечного огня с Могилы Неизвестного Солдата у Кремлевской стены. Затем вместе с военнослужащими частицы огня были отправлены в специальных капсулах к памятным местам и захоронениям Великой Отечественной войны в пунктах дислокации войск.

Этот ритуал подытожил дискуссию, развернувшуюся среди клириков Московского патриархата ровно 10 лет назад по поводу совместимости советского и церковного почитания павших. Нападки советофобов особенно вызывали Вечный огонь и пятиконечная звезда. Они считали абсолютно доказанным, что неугасимое пламя, поддерживаемое в память павших, и есть тот самый «огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его», который фигурирует в Евангелии (Мф 25:41).

Не углубляясь в тему, заметим, что аргументы эти шаткие и базируются на измышлениях, почерпнутых из антимасонской литературы, популярной среди русской эмиграции первой волны. Значение огня в православном богослужении трудно переоценить, даже если отвлечься от новейшего культа иерусалимского огня, инспирированного Владимиром Якуниным. «Трудно представить что-то более важное и символически значимое, чем огонь и свет, которые уже в древнейших языках отождествлялись с представлением о божественном. Как известно, одной из метафор описания Яхве – Бога иудеев, христиан и мусульман – было словосочетание «рождающий огонь», – писал византолог Алексей Лидов, один из инициаторов международного симпозиума «Огонь и свет в сакральном пространстве» (МГУ, 2011). Сравнивать священный огонь, к которому апеллируют «Вечные огни», с адским – все равно что уподоблять церковный колокол поддужному колокольчику или плавающие в потире частицы Тела и Крови Христовой – хлебной тюре.

Что же касается пятиконечной звезды (обрамлению «Вечного огня»), которую ненавистники упорно именуют «пентаграммой», то она ею считаться никак не может. Всякая звезда нуждается в центре, откуда исходит излучение. У пентаграммы же центр отсутствует. Эта фигура в иудеохристианской традиции известна как «ключ Соломона». Она оптимально соединяет пять равноудаленных точек между собой на плоскости. Подлинная пятиконечная звезда с центром, как ее рисовали в Древнем Египте, требует шести точек, она-то и использована на кремлевских звездах и в мемориале в Александровском саду (центром служит газовая горелка). Такая звезда имеет устойчивую христианскую символику, начиная с римских катакомб и заканчивая русскими иконами Преображения Христова (где символизирует благодатную трансформацию пяти чувств) и духовными стихами о Распятии (где символизирует пять ран, нанесенных Спасителю на кресте).

Стараясь утихомирить страсти, преподаватель Московской духовной академии и семинарии иеромонах Тихон (Зимин) согласился тогда, что система образов для увековечивания памяти о воинах, «принятая еще в советское время, не соответствует христианскому мировоззрению». «И такое положение надо, конечно, исправлять», – заявил он. То, как провели в ГХВС недавнюю акцию «Свеча памяти», видимо, и стало долгожданным исправлением. Оно коснулось в равной степени не только «гражданской религии», но и православной веры.

Чтобы проникнуть в смысл ритуала, проведенного, как отметили многие, на солнцестояние, рассмотрим его подробнее. Но прежде напомним казус, происшедший в 2015 году, когда на тот момент полпред президента РФ в ЦФО, а ныне губернатор Санкт-Петербурга Александр Беглов предложил не только доставить Вечный огонь от стен Кремля в разные города России, но и в местных храмах зажечь от него лампады.

Владимир Путин отреагировал холодно: «Я не очень понял, что вы сказали по поводу того, чтобы зажечь огонь от Вечного огня, а потом переместить его в храмы. Дело, конечно, очень хорошее, доброе. Вместе с тем… это не религиозный праздник, это общенациональный светский праздник, и у нас, кроме православия, есть еще ислам, буддизм, иудаизм. Лучше не делать ничего, что не могли бы сделать другие… Все должны в едином порыве делать что-то общее. Не должно быть ничего, что нас разъединяет». Однако нынешний ритуал в ГХВС – именно то, что предлагал Беглов.

Он распадается на четыре части, каждая из которых имеет свой сакралитет, соединяя светскую и церковную сферы. Конечно, священнослужители и раньше посещали места захоронений советских воинов, служили панихиды, возлагали венки, но это происходило в контексте гражданской ритуалистики. Здесь наблюдается нечто иное.

В первой части офицер Российской армии зажигает факел от горелки на кремлевской могиле, передает факел ветерану, участнику Великой Отечественной войны. Тот проносит его по гранитному подиуму и, не сходя с него, передает другому действующему офицеру. Все вместе движутся строевым шагом к газовой капсуле, установленной на специальной тумбе, где зажигают в ней пламя и, через две передачи на третью, водружают капсулу на бронеавтомобиль «Тигр».

Некоторое время капсула возвышается с офицером – хранителем огня – над крышей, затем опускается в гнездо в центре салона и в таком виде транспортируется вплоть до парка в Кубинке. Там она снова поднимается наверх и останавливается, не доехав до середины большого круга, выложенного перед центральным входом в ГХВС.

На паперти перед притвором двое хранителей-воинов в фуражках передают капсулу двоим курсантам без фуражек. Это маркирует границу между профанным и сакральным (в терминологии Мирчи Элиаде). Светская часть на этом завершается. Главный смысл ее – в неразрывной связи между российскими и советскими Вооруженными силами. Конечно, ветеран (мичман ВМФ СССР) вполне мог зажечь факел и сам, но состоящему на действительной воинской службе это было поручено не случайно. Действующий офицер олицетворяет актуальную армию, и именно она должна воспользоваться правом первого контакта с вечностью.

Однако и тут все непросто: из всех, кто несет огонь у Кремля, только ветеран держит факел в голых руках, все остальные – в перчатках. Ветерану великой войны не нужна связь с вечностью – он уже является ее частью. Эти детали свидетельствуют о глубокой проработке темы гражданского сакралитета авторами ритуала. Тем более интересно, как они подошли к сакралитету религиозному.

Во второй части церемонии обращает на себя внимание то, что от лица армии выступают курсанты и юнармейцы. Это «армейские дети», только им дозволено внести священный по гражданским меркам (но пока не освященный церковно) огонь в храм Божий. Только им не воспрепятствуют двигаться с этим огнем (святость коего все еще не очевидна) ангелы, оберегающие святыню храма. В лице девы-юнармейки, которая шествует впереди юношей-курсантов, Пресвятая Дева ходатайствует о принятии огня в церковных стенах.

Курсанты устанавливают капсулу на ту же тумбу с двуглавым орлом, которая использовалась у Кремля. Это общая основа памяти (слоган на капсуле: «Никто не забыт, ничто не забыто») о войне, которая у церкви и государства должна быть одна. Курсант, стоящий справа, если смотреть от алтаря, снимает прозрачное навершие, и пламя Вечного огня ярко вспыхивает под сводами храма. От него зажигает восковую свечу служащий священник.

Эту часть можно считать огласительной, предшествующей посвятительной, так же как оглашение в крещении предшествует самому таинству. Священник закрепляет свечу на кандиле перед иконой праздника, лежащей на аналое, и произносит проповедь. Затем с сослужащим иереем вносит кандило в алтарь. Так начинается третья часть – воцерковление.

Внесение какого-либо предмета в алтарь означает его автоматическое освящение, посвящение Господу. Так происходит воцерковление младенцев при крещении, когда иерей вносит или вводит их в наиболее сакральную часть храма. В согласии с русской (и шире – славянской) этнической традицией некоторые виды огня считаются «живыми». И несомненно, к той же категории следует отнести Вечный огонь, который не есть огонь смерти и погибели, но – огонь жизни, положенной за други своя (Ин 15:13) в чаянии всеобщего воскресения. Ведь именно Воскресению посвящен сам главный воинский храм.

Ключевым моментом здесь является то, что капсула так и осталась стоять перед аналоем, в алтарь была внесена лишь иерейская свеча. Это можно рассматривать как аналог обрезанию, имеющему не только ветхозаветный, но и новозаветный смысл и отмечающемуся как отдельный праздник в православии. Так же как в Ветхом Завете Иегове жертвовался всякий начаток (в том числе крайняя плоть), так в Новом Завете любой помысел, слово и дело должны сперва посвящаться Богу. Первое возжигание от капсулы с Вечным огнем жертвуется главному храму армии и остается в нем как залог спасения. «Воцерковившись» посредством свечи, Вечный огонь окончательно трансформируется, превращается в огонь священный, контагиозно-магически сообщая эту святость всем репликациям.

Здесь, конечно, нельзя не усмотреть аналогии с иерусалимской символикой Благодатного огня и пасхальной ночи. А утреннее возжигание уже от храмовых свечей многочисленных лампадок и маленьких капсул напоминает литургическое дробление агничной просфоры. Это размножение огня, его исход из сакрального центра во все концы вселенной знаменует четвертую, заключительную часть.

Календарно связанная с солнцестоянием, она использует древние схемы распространения «живого огня», существовавшие еще в дохристианских верованиях народов России, прежде всего славянских. В дни солнцестояний костры на возвышенных местах символизировали собой солнце, а земной жертвенный огонь почитался его наместником. Зажженный во многих местах, он, словно ветви дерева, мыслился единым и, как верили, имел силу давать урожай. В ряде случаев «крес» означало «огонь» и в то же время – «оживление», «здоровье»; «кресити», «кресати» – «воскрешать», «оживлять огнем», а «крешение» было равнозначно «воскресению», «началу жизни».

Воскрешающая сила солнца, известная славянам издревле, была осмыслена позднее церковью в эсхатологической перспективе всеобщего воскресения мертвых, что отмечалось исследователями (композитором Владимиром Мартыновым, филологом Валерием Байдиным). Считать подобный смысловой монтаж двоеверием или реликтами язычества было бы большим упрощением. При желании подобные реликты можно отыскать в любой, даже самой фундаменталистской версии монотеизма.

Утром 22 июня военнослужащие установили лампадки с огнем, перенятым от основной капсулы, у памятника Матерям. Кроме того, огонь памяти зажгли у монументов парка «Патриот» с землей, привезенной с мест наиболее ожесточенных боев Великой Отечественной.

Новый ритуал, впрочем как и сам главный храм Вооруженных сил, был неоднозначно воспринят общественностью. Хотя при его анализе просматривается явное разграничение сферы религиозного и гражданского, само центрирование акции на православном храме неизбежно подчеркивает доминирование Московского патриархата в сфере мемориальной политики.

Это положение проистекает из взаимной неуверенности и боязни нового, которую до сих пор по инерции продолжают испытывать государство и православная церковь. Первое так и не обрело пока твердой идеологической опоры, кроме «главенствующего вероисповедания» Российской империи. И пока не найдет – так и будет к нему прислоняться. Само же бывшее «главенствующее» не имеет в себе силы быть просто общиной христиан вне национального контекста с одним лишь отечеством на небесах.

Но годы берут свое, и, не найдя опор в самих себе, церковь и государство поневоле сливаются, формируя композитный культ. Будет ли сохранена при этом светскость российской государственности или она сменится чем-то наподобие мировоззренческого пакта между традиционными религиями под водительством православия? «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12:49). Видимо, как-то так.