Скрестили церковь с цирком

Фото сайта udmeparhia.ru

Цирковое действо, предложенное 8 января Ижевской епархией воспитанникам воскресных школ, с трудом поддается анализу. Артистка в гимнастерке и матрос водят по цирковой арене козлов с попонами в виде нацистских знамен, обезьянка в черном камуфляже со свастикой разъезжает на пони. Откуда все это рухнуло на православную елку, которая по идее должна раскрывать перед детьми смысл Рождества Спасителя?

Зрелищем возмутились даже сами православные верующие, обычно избегающие критиковать церковноначалие (ведь представление одобрили высшие епархиальные чины республики). Правда, газета «Православные вести. Ижица», расценившая плоды благословения архиерея в негативном ключе, не решилась поместить свой отзыв на основном сайте, ограничившись соцсетью «ВКонтакте». «Фашистская символика оскверняет бедных животных и само здание ижевского цирка, где дети должны отдыхать, а не рассматривать свастику, – считает редакция «Ижицы». – Животные – символ Рождества Христова. Христос родился в пещере, где ночевали животные с пастухами, они были рядом с Богомладенцем и согревали Его своим дыханием. А тут на епархиальной елке на животных надели свастику. Это кощунство и оскорбление чувств верующих».

Автором сценария оказался бывший министр культуры Удмуртии (а также бывший гендиректор Росгосцирка) Дмитрий Иванов, человек немаленький и в республике весьма уважаемый. «Покопавшись в истории», Иванов обнаружил, что 7 января не только Рождество, но и знаменательная дата отечественной истории. А какое у нас главное событие отечественной истории? Правильно. И его, этого события, много не бывает. Отмечали Рождество и в военные годы. Так рассудил заслуженный работник культуры. Но почему с ним согласились служители церкви? Ведь в случае Рождества они были, что называется, в своей епархии и могли настоять на собственной, то есть религиозной, точке зрения.

Отсюда начинается самое интересное. Даже в случае главного праздника христиан во всем мире Ижевской епархии нечего предложить пастве, кроме атрибутов светской «религии Победы». И митрополит Ижевский и Удмуртский Викторин (Костенков), и выступивший от его имени перед началом представления благочинный протоиерей Роман Воскресенский смирились с фактом, что даже на рождественских святках православным детям следует помнить о Великой Отечественной и разгромленных зверях-фашистах. Культ Великой Победы победил культ Младенца, а звери, согревавшие в хлеву Спасителя, трансформировались в кружащиеся карикатуры, которые порождают чувства жалости и гадливости. Последняя относится не столько к нацистской символике, сколько к тем, кто нацепил ее на ни в чем не повинных животных.

Такого мощного акцента на сакралитете Великой Отечественной войны не наблюдалось даже в позднем СССР, где идеологический кризис был налицо. Дело в том, что квазирелигия Победы не была тогда одинока. Ей сопутствовала квазирелигия Революции, квазирелигия Труда и квазирелигия Прогресса. Эти четыре лошади в квадриге государственного культа создавали определенный баланс, не давая уклониться от генеральной линии партии ошую или одесную.

А вот в новой России Победа попала в изоляцию. По ясным причинам поклоняться идолу «свободного труда» именно сейчас и именно теперь было бы гомерически смешно. Про Революцию и Прогресс, павшие смертью храбрых в схватке с Традицией, говорить не приходится… Поэтому алтарь Победы вознесся так высоко. К тому же кровь, которой он был когда-то орошен, не водица и до сих пор взывает к нашей памяти.

Религиозные чувства, которые добровольно-принудительно способна выжать у населения России церковная культура, не идут ни в какое сравнение с тем добровольным резонансом, который вызывает культ Великой Отечественной (Бессмертный полк, к примеру). И происходит это потому, что православие большинством россиян воспринимается не как религия, а как легализованная форма магии. Люди массово крестятся, венчаются и причащаются не потому, что стремятся жить по заветам Евангелия, а потому что ожидают благотворного влияния обрядов на повседневную жизнь. Все эти ритуальные услуги с их потребителями находятся не в парадигме вероучительных догматов, а в парадигме веры в сверхъестественное влияние на тот или иной материальный предмет, как учил классик советской этнографии Сергей Токарев.

Кто свидетель Рождества Христова? Его Распятия, Воскресения? А вот свидетелей Войны и Победы – миллионы. За ними – реальные, передаваемые по цепочке поколений чувства, а не фантазии воспаленных неофитов. В отсутствие живой, независимой от государственного культа веры Церковь оказалась заложником гражданской религии. Вот почему, когда дело доходит до того, чтобы вызвать у аудитории реальные чувства, пастыри Московского патриархата вынуждены взывать не к Новому Завету, а к событиям, священным для всего населения без поправок на религиозную грамотность. Вот почему христианское вероучение оказалось поглощенным светской религией, а Божия Матерь в главном храме Вооруженных сил приобрела узнаваемые черты Матери-Родины с плакатов военной поры.

Далеко не всегда у священнослужителей, вынужденных заимствовать светский сакралитет, получается делать это безболезненно для чувств тех немногочисленных верующих, которые видят в православии именно религию, а не оперативную магию. Привой светской «религии» на древо традиционного вероучения дает неоднозначные последствия. Плоды религиозного скрещивания далеко не всегда оправдывают возложенные на них надежды.