РПЦ сменила русский мир на восточную цивилизацию

Битва византийцев и мусульман при Ярмуке перечеркнула планы возрождения единой христианской Pax Romana. Миниатюра начала XIV века. Национальная библиотека Франции

В День Крещения Руси, 28 июля, у памятника князю Владимиру на Боровицкой площади в Москве патриарх Московский и всея Руси Кирилл произнес речь, в которой можно обнаружить любопытные новации. Оценивая роль крестителя Руси, глава РПЦ определил ее как создание особой «православной восточнославянской цивилизации». Ранее, высказываясь на ту же тему, патриарх чаще использовал такие понятия, как русский мир, единая Святая Русь, историческая Русь. Грань между терминами может показаться тонкой и даже незначительной, тем не менее определение «восточнославянская цивилизация» дает возможность подчеркнуть существование трех самостоятельных народов – русского, украинского и белорусского, объединенных общей религиозной традицией. «Для того чтобы расти и развиваться, нельзя не питаться от собственных истоков, истоков нашей восточнославянской цивилизации, единой для русских, украинцев, белорусов, той цивилизации, которая берет начало в киевской купели Крещения», – сказал патриарх.

Между тем с тех пор, как отношения между Россией и Украиной серьезно осложнились, часто можно было слышать, в том числе из церковной среды, утверждения о том, что все три этноса – части единого русского народа. Причем это единство трактовалось не только в духовном смысле, но также в культурном и политическом. Поэтому когда патриарх произносил «русский мир» или «историческая Русь», многие, особенно недоброжелатели РПЦ в Украине, различали в этом отзвуки мнений, отказывающих украинскому и белорусскому народам в самостоятельности и даже культурной полноценности. Заметим, что греческие СМИ даже утверждали, что на переговорах, которые в Стамбуле в августе 2018 года глава РПЦ вел с Константинопольским (Вселенским) патриархом Варфоломеем, Кирилл якобы убеждал собеседника, что и в России, и в Украине – все это один народ. Тот разговор добром не кончился, и спустя полгода на фоне создания автокефальной П равославной церкви Украины Московский и Вселенский патриархаты разорвали отношения.

Еще 3 января с.г., в день памяти святителя Петра, митрополита Московского, глава РПЦ говорил не о «восточных славянах», а об «исторической Руси». «Верим, что он молится и сегодня за единство всей Руси, за сохранение единства той церкви, которую он возглавлял, – Русской православной, многонациональной церкви, церкви великого народа на просторах исторической Руси», – сказал патриарх в проповеди, посвященной миссии московского святителя. Отметим особенности словоупотребления патриарха: «великий народ» в единственном, а не множественном числе, и церковь у него одна. Можно объяснить это темой и контекстом проповеди: Петр (ок. 1260–1326) первым из русских митрополитов сделал местом своего постоянного пребывания Москву, чем укрепил политический вес этого города.

Конечно, патриарх Кирилл никогда публично не отказывал братским народам в самостоятельности и национальной идентичности. Но все же, различая духовную и политическую суверенность восточных славян, он рассуждал на эту тему, настойчиво используя прилагательное «русский» и концентрируясь больше на сходстве народов, чем на их культурном своеобразии. Скажем, в 2014 году, выступая по российскому телевидению в передаче «Слово пастыря», глава РПЦ так формулировал свои убеждения: «Если говорить о цивилизации, то Россия принадлежит к цивилизации более широкой, чем Российская Федерация. Эту цивилизацию мы называем русским миром. Русский мир – это не мир Российской Федерации, это не мир Российской империи. Русский мир – от киевской купели крещения. Русский мир – это и есть особая цивилизация, к которой принадлежат люди, которые сегодня себя называют разными именами: и русские, и украинцы, и белорусы. К этому миру могут принадлежать люди, которые вообще не относятся к славянскому миру, но которые восприняли культурную и духовную составляющую этого мира как собственную». Итак, один народ, всего лишь «называющий себя разными именами».

Понятие «восточнославянская цивилизация» тоже появилось не в одночасье, и патриарх не впервые использует его в своих выступлениях. Однако раньше этот концепт использовался скорее в расчете на аудиторию в соседних государствах, чем для речей у стен Кремля. Скажем, во время визита в Минск в 2013 году глава РПЦ обратился к белорусам: «Мы все являемся духовными и культурными наследниками той цивилизации, которая была создана в результате Крещения Руси». Патриарх напомнил, что после Киева была крещена Полоцкая земля. «Ее исторические представители – это вы. Народ Беларуси», – заявил он своим слушателям. Термин «восточнославянская православная цивилизация» можно встретить и ранее, но в более низких сферах обращения церковного канцелярита. Так, в резолюции одной из секций XV Всемирного русского народного собора встречается это словосочетание.

Незадолго до речи у памятника князю Владимиру патриарх Кирилл высказался еще более любопытно об идентичности народа России. На встрече с генеральным секретарем Всемирной исламской лиги Мухаммедом Абделькаримом Аль‑Иссой глава РПЦ фактически декларировал принадлежность православной традиции к цивилизации Востока. Конечно, эту ветвь христианства принято называть «восточная». Но в заявлении духовного лидера русского православия прочитывается не разделение в рамках христианской культуры, а признание культурного сродства с иной религиозной традицией – исламом.

В общем и целом патриарх Кирилл произнес речь, наполненную стандартным для такого рода переговоров набором дипломатичных шаблонов. Дескать, Русская православная церковь совместно с исламскими организациями обеспокоена ситуацией на Ближнем Востоке, вместе с ними борется за мир и нравственность во всем мире. Прозвучали привычные уверения в том, что РПЦ не видит в международном терроризме какого‑то конкретного религиозного или национального «лица». К этому мы привыкли. И подоплека ясна: в последнее время в Московском патриархате отмечена активная деятельность по установлению доверительных отношений с мусульманскими странами и организациями. Минувшей весной создан Экспертный совет при патриархе по взаимодействию с исламским миром.

Но все же «признания» главы РПЦ оказались чуть менее сдержанными, чем можно было ожидать. 

Слова о том, что для Московского патриархата «общение с мусульманами – очень естественное, потому что мы на протяжении тысячелетия живем вместе с мусульманами в нашей стране, являемся братьями, согражданами, между которыми никогда не было конфликтов и розней», подвели патриарха к откровению: «Поскольку православные и мусульмане принадлежат к восточной культуре, то взаимодействие между нашими общинами всегда простое и искреннее». В ходе общения с гостем хозяин резиденции в Чистом переулке еще раз сосредоточился на этой мысли: «Православные и мусульмане принадлежат к единой восточной культуре».

Аль‑Исса ответил любезностью: «Всемирная исламская лига будет сотрудничать с Русской церковью, так как между православными и мусульманами не было столкновений, ссор и войн, и мы это очень ценим и пропагандируем». Как и в словах патриарха, в реплике саудовца слышится нечто большее, чем дань дипломатическому этикету. Ведь то, что между восточным христианском и исламом не было ссор и войн, – весьма спорное утверждение.

На самом деле даже поверхностное знакомство со средневековой историей указывает на то, что Аль‑Исса не совсем прав. Ислам не просто был врагом православия, но и сыграл роковую роль в гибели самой заветной мечты восточного христианства – империи‑катехона, которая обеспечит торжество учения Христа во всем мире. На этой идее была построена имперская идея после Константина, адаптировавшая языческие представления о превосходстве и политической миссии Pax Romana.

После неурядиц V–VI веков Восточная Римская империя была готова приступить к воссозданию Рима почти во всей полноте его величия. Император Ираклий возвратился в Константинополь в 629 году с триумфальной победой над Персией, извечным соперником греко‑римской цивилизации. На этом можно было бы поставить точку в споре о том, какой из империй благоволит Господь. Однако возникший как бы ниоткуда Арабский халифат спустя несколько лет стремительно сокрушил христианское воинство, докатившись из Месопотамии до стен Константинополя. Историки признают, что битва при Иеромукосе (Ярмуке) в 636 году не только отняла у Византии Сирию, но и стала переломным моментом в истории цивилизации. Не случайно слово «Ярмук» в образной системе мусульманской культуры стало обозначать военное и религиозное превосходство халифата.

После этого навсегда умерла мечта о всемирном христианском государстве. Восточная Римская империя превратилась в Византию, из вселенского политического проекта – в государство регионального значения. Императоры и знать перестали употреблять латынь, перешли на греческий язык, а «ромеи» превратились в «византийцев». Появилось греческое национальное чувство, сопровождавшее века драматичного противостояния с сельджуками и османами. Спустя несколько веков западные христиане с легкой душой захватили и разграбили Константинополь с его православными соборами, а на руинах Византии ненадолго основали Латинскую империю с господством западного толка христианства. Те упреки в этнофилетизме, которые восточные христиане обращают сегодня друг другу, в том числе Константинопольский и Московский патриархаты, – родом из арабо‑византийских войн.

Московские и петербургские государи пытались восстановить имперскую идею, но потерпели фиаско, так и не обеспечив «возращение Царьграда» из власти магометан Османского халифата. Мир стал гораздо сложнее с тех пор, как рухнула Римская империя. Два монотеизма давно поделили право на духовную истину и конкурируют во всем. Современное государственное строительство учитывает необходимость сосуществования народов, исповедующих эти две мировые религии. Особенно это касается России, где, как заклинания, произносят слова о межрелигиозном и межэтническом согласии.

Повторил эту основную политическую формулу современной России и патриарх Кирилл в разговоре с мусульманским собеседником: «А что касается России, то мы себя осознаем единым народом вне зависимости от религиозной принадлежности, будь то православный или мусульманин. И Россия, конечно, может для многих стран быть примером добрых отношений, сотрудничества, взаимодействия православных и мусульман». В этих словах тоже нет ничего необычного, если рассматривать Московский патриархат в качестве одной из общественных организаций, от которых государство ждет помощи в поддержании гражданского мира и согласия.

Другое дело – мессианское измерение церкви. В этом контексте Московский патриархат выступает и хранителем византийских традиций, и имперского (в духовном смысле) предназначения, и мистическим кормчим русской цивилизации. Патриарх и епископы с церковных кафедр проповедуют об абсолютной и непререкаемой истинности учения Христа, но… потом на приемах и аудиенциях произносят речи о терпимости по отношению к представителям иных вероучений. Практика показывает, что политическое и общественное измерения в наши дни важнее сакрального. Наверное, это необратимо. Религии вынуждены забыть старые споры и обиды и неплохо себя чувствуют в современном мире, где невозможно воплощение мессианской цели ни одного из мировых вероучений. Отсюда искусное жонглирование концептами и смыслами с оттенками значения, но такими оттенками, к каким с пристрастием прислушиваются и вникают в них с болезненным вниманием.