Всеволод Чаплин: «Карловацкий дух» и Церковь будущего

10-летие воссоединения Церквей лидер РПЦЗ митрополит Иларион (Капрал) отметил в Москве. Фото с сайта www.patriarchia.ru

10-летие воссоединения с Московским патриархатом Русской православной церкви Заграницей (РПЦЗ) не сильно повлияло на внутрицерковные дискуссии. Появилось несколько «парадных» интервью. В Сретенском монастыре при участии РПЦЗ прошла конференция, посвященная святителю Иоанну (Максимовичу) – лейтмотивом ее был почтительный анализ истории. А консервативная общественность провела по инициативе Аналитического центра святителя Василия Великого неглупое собрание в фонде Леонида Решетникова «Двуглавый орел». Однако сказать в связи с круглой датой есть о чем: собственно, на упомянутом собрании мы многое и сказали, но столкнулись со стеной молчания в информационном мейнстриме.

«Зарубежная церковь вернулась на родину» – эта яркая фраза, которая звучала в СМИ 10 лет назад, верна лишь отчасти. На самом деле идейное и духовное влияние «карловчан» ощущалось даже в СССР. Помню, как в 1981 году я, 13-летний советский школьник, только пришедший к вере, смог прочесть в ксерокопии «тамиздатский» конспект по Закону Божию предстоятеля РПЦЗ митрополита Филарета (Вознесенского; 1903–1985). До сих пор помню одну цитату, которой активно делился с другими молодыми людьми: «Гниющий труп набальзамированного Ильича есть наилучший символ коммунизма». Книжку эту мне дали почитать в Калуге – а с амвона кафедрального собора этого города священник Валерий Суслин цитировал святого праведного Иоанна Кронштадтского – Московским патриархатом тогда к лику святых еще не причисленного. Тогдашний калужский правящий архиерей архиепископ Никон (Фомичев) против таких упоминаний не возражал, сказав: «Наш Синод за границей его канонизировал». И я тогда впервые понял, что у России есть третий путь – не советский и не западно-«демократический». Путь православной монархии.

Вдуматься только: в областном городе, чья культура строилась вокруг Циолковского и «космической» тематики, при жестком уполномоченном Совета по делам религий Федоре Рябове, идеи РПЦЗ практически доминировали над официальными призывами того же владыки Никона «молиться за советскую родину в день 7 ноября». Слово из Джорданвилля – резиденции предстоятелей Зарубежной церкви – доносилось и через самиздат, и через радиоголоса (самыми известными были выступления протоиерея Виктора Потапова на «Голосе Америки», которые я слушал лет с восьми).

В это время «подсоветская» церковная бюрократия, в которой я оказался уже в середине 80-х, ориентировалась на другие эмигрантские мнения – на либеральную «парижскую школу», которая больше совпадала с брежневско-горбачевскими призывами к «миру во всем мире». Но для огромной массы народа авторитет РПЦЗ был выше, а за «парижанами», помимо спичрайтеров церковного официоза, шла лишь небольшая часть интеллигенции.

Наследие консервативной части церковной эмиграции продолжало ту дореволюционную линию, которая олицетворялась Троице-Сергиевой лаврой, Московской духовной академией, интеллектуальной частью Союза русского народа. Отсюда – монархизм РПЦЗ, ее консервативность в богослужении, богословии, отношениях с неправославным миром. Другим полюсом до революции были идейные предшественники «парижан» и обновленческого движения. Увы, в кризисный – «судный» – момент Великой Отечественной войны обновленчество оказалось неспособно мобилизовать народ. Поэтому часть умопостроений «карловчан» начала совпадать с позицией Церкви в России – совпадать даже при отсутствии их реального контакта с Москвой.

Впрочем, набор идей РПЦЗ не смог автоматически стать церковным мейнстримом в постсоветские годы. Причин тому было две. Во-первых, интеллектуальная часть патриархийного аппарата была по преимуществу пленена «парижским» духом (пожалуй, кроме Издательского отдела, руководимого митрополитом Питиримом (Нечаевым). Во-вторых, сами «карловчане» решили создать на исторической родине параллельную церковную структуру – и набрали в нее явных авантюристов, имевших дурную репутацию. Помню, как на Поместном соборе 1990 года архиепископ Кирилл (Гундяев; нынешний патриарх) резко говорил о принятом в РПЦЗ суздальском архимандрите Валентине (Русанцове): «Пусть туда десятки таких пойдут!»

The Russian Orthodox Church Outside Russia, как ее тогда метко называли журналисты, быстро начала дробиться и всасывать более и более сомнительных личностей. Это, думаю, и привело к смене «карловчанами» своего курса – со стимуляции присутствия в России на воссоединение с Московским патриархатом.

Выторговать в ходе переговоров удалось немного. Первоиерарх РПЦЗ не стал постоянным членом Священного синода – как руководители большинства других самоуправляемых Церквей в составе Московского патриархата. Пожелания о выходе из Всемирного совета церквей исполнены не были – и сегодня даже предпринимаются попытки оживить контакты с этой организацией, почти незаметной на религиозно-общественном поле и скомпрометированной присутствием сообществ, отвергнувших христианскую мораль вплоть до «благословения однополых браков». Иерархи РПЦЗ, выросшие на Западе, оказались не слишком сильными «бойцами» в московских коридорах. Многие из них к тому же привыкли к расслабленной жизни в «тихой заводи» одного из множества западных религиозных сообществ – особенно в Америке и Австралии.

Однако я надеюсь, что «карловацкое» наследие еще скажет свое слово в церковной «политике» XXI века – и обратиться к нему надо думающим людям на канонической территории Московского патриархата. Это наследие показывает, как выжить в условиях религиозно и идейно неоднородного, а подчас враждебного окружения – и остаться собой, не пойдя по пути приспособления к модам и настроениям внешней среды. Пример сохранившихся «зарубежников» и практически растворившихся в культуре Запада «парижан» оказывается очень показательным. Умение говорить ясно, просто, тепло и даже горячо – а духовенство РПЦЗ таким умением всегда отличалось – сегодня востребовано гораздо больше, чем искусство длинных и сложных «дипломатических проповедей».

Многие управленческие решения «зарубежников» могут использоваться как добрый пример для церковного администрирования в России и других постсоветских странах. Так, Положение об РПЦЗ предполагает ясный перечень доходов Синода (например, двухпроцентные отчисления от содержания епископов и однопроцентное – от содержания духовенства). Епархиальное собрание, согласно тому же документу, «устанавливает смету приходов и расходов <…> по содержанию епархиального епископа, его дома и канцелярии», а также по выплатам епархиальным служащим.

Наконец, «карловчане» продолжают быть форпостом православной миссии на Западе, которая становится все более востребованной. Протоиерей Андрей Филлипс из Великобритании даже написал участникам конференции Центра святого Василия Великого: «В последнее время Русская православная церковь имеет всемирную миссию проповедовать нашу общую веру без компромиссов, на глобальном уровне и на всех языках, несмотря на тех, кто против нас. <…> Мы готовим, даже на Западе, приход русского царя».

Думается, что основные идеи «зарубежного» богословия – ясные, яркие, верные традиционному православию – вновь окажутся в церковной России мейнстримом после ухода старшего поколения иерархов и церковных бюрократов. Именно эти идеи, а не метания «живоцерковников», а затем «парижан» и наших шестидесятников, лучше всего подходят православным людям, когда они свободны и не должны «подстраиваться» под безбожную власть на родине или под доминирующие влияния в условиях эмиграции. «Карловацкий дух» и дальше будет пробивать себе дорогу в церковном учительстве, духовном образовании и православных СМИ – как пробил в советское время через сам- и тамиздат. Главное только, чтобы сами иерархи РПЦЗ остались этому духу верны и не боялись ему следовать в слове и в спорах – кулуарных либо публичных. Тем более что Владимир Путин, общаясь с ними в Сретенском монастыре, сказал: «Вы все – желанные гости. И даже не гости, а хозяева!»