Народный Собор и искушение «идентичностью»

Назвать себя русским легко, сложнее объяснить, что это значит. Фото PhotoXPress.ru

Скажем сразу, что Всемирный русский народный Собор не имеет никакого отношения к церковным Соборам. Это всего лишь собрание отдельных представителей русской национальности из России и зарубежной диаспоры. Почему Собор называется народным, для меня остается загадкой, потому что народного представительства от областей, краев и республик России он не имеет. Его состав формируется из госчиновников, политиков высокого ранга, военачальников и представителей высшего духовенства. Среди гостей Собора обязательно присутствуют официальные лидеры традиционных религиозных организаций России, прежде всего мусульман, буддистов и иудеев. Если бы не председательство Патриарха Московского и всея Руси, являющегося в соответствии с уставом главой этой организации, то прямой связи с Московской Патриархией (управленческим органом Русской Православной Церкви) вроде бы и нет. Но это не так.

Так что же такое Всемирный русский народный Собор? По своему значению это политическая площадка, созданная Московским Патриархатом для собрания российского истеблишмента, нынешнего высшего сословия страны, к которому с политическими декларациями, облеченными в церковную проповедь, обращается глава РПЦ. На этой площадке принимаются некие вполне политические декларации. В общем, это явление скорее общественное, чем государственное, и если бы не высокий статус приглашенных (председатель Госдумы, председатель Совета Федерации или его заместитель), то и явление это было бы совсем ни к чему не обязывающее.

Нынешний Собор, собравшийся 11 ноября, был 18-м по счету с мая 1993 года. Первый Собор был собран в дни, когда страна находилась на грани гражданской войны. Конфликт между президентом Ельциным и Верховным советом разгорался в полную силу. Именно тогда Патриарх Алексий II заявил: «Россия стоит на краю пропасти: или остановится падение, или России грозит распад, за который нас проклянут будущие поколения. Противостояние у Дома советов в любой миг может взорвать хрупкий мир…» Русская Церковь в лице Патриарха предложила свое посредничество для примирения сторон и организовала переговоры между конфликтующими ветвями власти в стенах московского Свято-Данилова монастыря. Впрочем, посредничество РПЦ к установлению гражданского мира в стране не привело – в начале октября в Москве начались вооруженные столкновения защитников Верховного совета с военнослужащими и милицией. В событиях 3–4 октября пострадали 878 человек, из них 145 погибли. Именно тогда, когда в стране царили политический хаос, разброд и шатание, Русская Церковь сделала свою заявку на собственную, независимую от государства политику, почувствовала возможность на него влиять, а церковная жизнь стала все более политизироваться.

Каждый новый Собор выступал с теми или иными заявлениями и декларациями, которые привлекали некоторое внимание российских СМИ, а потом благополучно забывались… Ну кто сейчас помнит документ VIII Собора под названием «Свод нравственных принципов и правил в хозяйствовании» с призывом о том, что экономика России должна быть православной? Лично у меня это сохранилось в памяти только по аналогии с брежневской цитатой, ставшей крылатой фразой: «Экономика должна быть экономной».

Но самое главное не слова – «по делам узнаете их». Есть ли с тех пор какие-то изменения в нашей экономической реальности, стал ли российский бизнес «более моральным», опирающимся на христианские и библейские заповеди? Или меньше в стране рейдерских захватов, убийств бизнесменов и воровства?

Впрочем, наверное, я слишком строг и требователен к нашей Церкви и духовенству, ведь кроме проповеди благочестия они ничего сделать и не могут, а выступать с осуждением пороков нашей жизни – это их обязанность! Правда, не стоит и идеализировать прошлое: во времена империи, где чиновники, как и сегодня, брали взятки, а коммерсанты вместе с ними воровали из царской казны, Церковь, будучи государственной, в лице своего Синода больше молчала.

В выступлении Патриарха Кирилла на открытии XVIII Собора сказано очень много правильных и хороших слов о необходимости быть верным своей истории и традициям, о том, что к истории нельзя относиться избирательно и одни периоды окрашивать белой, а другие – только черной краской. Звучит здесь и призыв хранить единство нашей страны. Здесь есть слова о справедливости и милосердии, которые должны стать нормой общественной жизни России для всех ее граждан независимо от национальности и вероисповедания, и все это бесспорно.

Смутил, а скорее огорчил и испортил впечатление от патриаршего слова итоговый соборный документ, который режет слух чужим иностранным словом в своем названии – «Декларация русской идентичности». А почему, например, не самобытности? Ведь русский человек, несомненно, самобытен и этим отличается от других народов.

Читая внимательно текст «Декларации», можно найти хорошие и нужные слова о том, что «русский народ выступил государствообразующим народом России и народом – строителем российской цивилизации», а «русский язык получил широкое распространение». Несомненно и то, что православие явилось для России культурообразующей основой, повлиявшей и на развитие русского языка, и на создание отечественной письменности и литературы, искусства и музыки. И это тоже бесспорно для всякого, кто знает и любит отечественную историю.

Лесков сделал подпись на обороте своей фотографии, подаренной брату: «Смиренный Ересиарх Николай в мирском житии Лесков». Фото автора

Но стоило эту «Декларацию» опубликовать, как посыпались самые критические отзывы. Например, Альфред Кох, в прошлом заместитель главы российского правительства, в своем блоге написал: «Кстати, нормальный текст. Читал с приятным удовольствием, пока не добрался до последнего абзаца: «На основе программных тезисов настоящего документа предлагается следующее определение русской идентичности: русский – это человек, считающий себя русским; не имеющий иных этнических предпочтений; говорящий и думающий на русском языке; признающий православное христианство основой национальной духовной культуры; ощущающий солидарность с судьбой русского народа». Вот зачем этот итог? Это явное упрощение и вульгаризация сложной и чувствительной темы… Масса вопросов: а как быть с Пушкиным (мулат)? А с Чаадаевым (католик)? А с Маяковским (атеист)? И так далее».

У Коха, разумеется, свой взгляд на вещи, а у меня свой: как говорил Козьма Прутков, кому и бланманже – полынь! Но, занимаясь много лет историей русской культуры и религиозных движений XIX–XX веков, я не могу не задаться вопросом: а как быть с нашими русскими духовными правдоискателями – сиречь раскольниками, сектантами или последователями Льва Толстого – неужто и им надо отказать в русскости?

Взять, к примеру, Николая Лескова, может быть, самого русского писателя России, который, будучи к концу своей жизни последователем учения Льва Толстого, называл себя еретиком по отношению к официальному православию. Вот что пишет хорошо знавшая Лескова писательница Лидия Веселитская (выступавшая под псевдонимом В. Микулич) о встречах и беседах с Николаем Семеновичем: «Я старалась не говорить ничего неприятного и раздражающего его. Только когда он слишком обрушивался на священников, которых неизменно называл «попами», я, не стерпев, называла его и Льва Толстого сектантами. – Нет, не сектанты, – поправлял он меня. – Мы не сектанты, а еретики. А я только не понимаю, как при вашей очевидной любви к Толстому – ведь вы его любите, – как он для вас не авторитет. Нельзя одновременно любить Льва Толстого и Иоанна Кронштадтского». (Микулич В. Встречи с писателями. Л., 1929. С. 204). Аналогичный мотив звучит в письмах Лескова к Л.И. Веселитской от 23 июля (ГПБ) и к Л.Н. Толстому от 28 июля 1893 г. (Лесков Н.С. Собрание сочинений. М., 1956. Т. XI. С. 551—554).

Сам Лесков пишет о своем отношении к Церкви: «Более чем когда-либо верю в великое значение Церкви, но не вижу нигде того духа, который приличествует обществу, носящему Христово имя... Но я с этим так усердно возился, что это меня уже утомило. Скажу лишь одно, что прочитай я все, что теперь много по этому предмету прочитал, и выслушай то, что услышал, – я не написал бы «Соборян» так, как они написаны, а это было бы мне неприятно. Зато меня подергивает теперь написать русского еретика – умного, начитанного и свободомысленного духовного христианина, прошедшего все колебания ради искания истины Христовой и нашедшего ее только в одной душе своей. Я назвал бы такую повесть «Еретик Форносов», а напечатал бы ее... Где бы ее напечатать? Ох, уж эти «направления»!»

Таково начало разномыслия с Церковью, которому суждено было неустанно и неуклонно расти все грядущие годы, наполняя все произведения и статьи нового «ересиарха», начиная с вызвавших негодование правоверных вроде Ивана Аксакова «Мелочей архиерейской жизни», переходя к неизданному еще «Клоподавию», к оглушительным «Полунощникам» и завершающему «Заячьему ремизу».

«Еще ребенком, в Панине, Лесков был охвачен горячим сочувствием к другим мученикам из орловского крестьянства, гонимым властями, разоряемым и ссылаемым только за то, что молились не так, как разрешалось властью» (Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям. М., 1984. Т. 2. С. 200).

«Гостомельские хутора, – писал он в статье «С людьми древлего благочестия», – на которых я родился и вырос, со всех сторон окружены большими раскольничьими селениями. Тут есть и поповщина, и беспоповщина разных согласий, и даже две деревни христовщины (Большая Колчева и Малая Колчева), из которых лет около двенадцати, по распоряжению тогдашнего правительства, производились бесчисленные выселения на Кавказ и в Закавказье. Это ужасное время имело сильное влияние на мою душу, тогда еще очень молодую и очень впечатлительную. Я полюбил раскольников, что называется, всем сердцем и сочувствовал им безгранично. С этого времени началось мое сближение с людьми древлего благочестия, не прерывавшееся во все последующие годы...» (Лесков Н.С. Полное собрание сочинений. М., 1996. Т. 3. С. 568).

Вот, собственно, и весь сказ. Остается только открытым вопрос: так кто же он, этот русский человек? Стоит ли его загонять в прокрустово ложе казенного православия? Или будем думать шире, как к этому призывал великий писатель русской земли: «Бог есть, но не такой, которого выдумала корысть и глупость. В этакого бога если верить, то, конечно, лучше (умнее и благочестивее) – совсем не верить, но бог Сократа, Диогена, Христа и Павла – «он с нами и в нас», и он близок и понятен, как автор актеру, исполняющему роль в пиесе…»

И под конец хочется задать вопрос: насколько вообще уместна и тактична эта попытка декларировать идентификацию русского человека? Не вносит ли это лишнее средостение, не строит ли новые преграды в объединении русского народа? Может быть, в этом очень тонком и чувствительном вопросе «соборянам» стоит прислушаться к словам главы государства, прямо заявившего об ответственности общественных и политических деятелей, затрагивающих национальный вопрос: «Для России – с ее многообразием языков, традиций, этносов и культур – национальный вопрос, без всякого преувеличения, носит фундаментальный характер. Любой ответственный политик, общественный деятель должен отдавать себе отчет в том, что одним из главных условий самого существования нашей страны является гражданское и межнациональное согласие». (Владимир Путин. Россия: национальный вопрос// Независимая газета. 23.01.12).

А от себя напомню слова язычника Гиппократа: «Не навреди»!