Михаил Темкин
Встречи со священниками считаются культурно-массовыми мероприятиями. Фото Reuters
Одобрение правительственной комиссией законопроекта Министерства юстиции России о внесении изменений в действующее законодательство в части, касающейся прав осужденных и лиц, заключенных под стражу, на свободу вероисповедания, предполагает, что со свободой совести в российской пенитенциарной системе дело обстоит не идеально, раз есть что менять.
В России и сейчас, кажется, нет ни одного следственного изолятора, в котором не было бы культового помещения в той или иной форме. Другое дело, что все встречи не только со священнослужителями, но даже и с близкими родственниками подозреваемым и обвиняемым разрешаются только после получения предварительного письменного согласия на это следователя или судьи, рассматривающего дело заключенного. Многолетняя битва адвокатского сообщества за свидания со своими подзащитными без оглядки на мнение по этому поводу следствия и суда закончилась вынужденным компромиссом: адвокаты теперь хоть формально и не получают разрешения на свидания, но следственный изолятор каждый раз долго убеждается в том, что следствие и суд о будущем свидании извещены, что тоже морока немалая. Получится ли у священников, не будучи юридически более грамотными, чем адвокаты, запасаться каждый раз нужными бумагами? Или, по мысли Минюста, священники нужнее для заключенного, чем адвокаты, и им не обязательно соразмерять свои действия со следствием и судом?
Впрочем, нельзя сказать, что сейчас священников совсем не допускают в следственные изоляторы. Допускают. Но они дальше кабинета начальника или его заместителя по воспитательной работе и оборудованного под храм помещения нигде не бывают. Ну, на Пасху или Рождество могут еще пройтись под строгим контролем и надзором сотрудников по коридорам изолятора импровизированным «крестным ходом», раздавая заключенным благословения и кропя их святой водой через форточки в закрытых на все засовы и замки дверях камер. А личные свидания, как уже сказано, – с особого разрешения.
Не раз говорилось о том, что существующий де-факто ныне повсеместно распространенный порядок, при котором священники в тюрьмы и колонии «назначаются», противоречит действующему закону, который предполагает, что священники в исправительные учреждения не назначаются, а приглашаются, причем не по выбору администрации или церковного начальства, а исключительно «по выбору осужденных» (Уголовно-исполнительный кодекс, ст. 14 ч. 4). Во многих случаях осужденные не возражают против священника, который им поневоле «достался» вместе с колонией, которую они выбирать не вправе. В тех редких случаях, когда заключенный все-таки имеет своего духовника, все зависит от возможности и желания этого самого духовника ехать к своему духовному чаду в неведомую даль (многие отбывают наказание далеко от дома). Такое общение возможно и по ныне действующему законодательству (УИК, ст. 89 ч. 1, 2). Правда, свидание со священником возможно только в пределах строго регламентированного числа свиданий, положенных конкретному осужденному.
Есть еще одна сложность. Оказавшись вне пределов своей епархии, священник не вправе совершать никаких церковных служб и таинств, в том числе исповедовать, без специального разрешения епископа, на территории епархии которого находится тюрьма или колония. Приезжего священника в храм колонии также не пустят. Самое большее, что он сможет, – это личная беседа со своим непутевым духовным чадом. Почему так – вопрос уже не к Минюсту, а к Церкви. Хотя непонятно, почему нельзя считать территорию исправительного учреждения федерального подчинения не входящей в местную епархиальную юрисдикцию. Разве что местному епископу лестно считать себя владыкой всего вокруг, включая клочок земли за колючей проволокой.
Было бы хорошо, если бы Церковь добилась от Минюста хотя бы частичного иммунитета от тюремной цензуры для переписки осужденного со своим духовником. Для очень многих заключенных письма – единственный способ связи с тем священником, которому заключенный безусловно доверяет. Излагать вещи сугубо личные, подчас равнозначные исповеди, в письме, которое внимательно изучают цензоры в оперативном отделе колонии, согласитесь, исключительно некомфортно.
Минюст, возможно, решил наконец преодолеть не имеющий никакого разумного обоснования запрет на использование осужденными любых предметов культа, кроме предметов «индивидуального пользования для нательного и карманного ношения» (Правила внутреннего распорядка исправительных учреждений, п.п. 148, 154). Не секрет, что под этим предлогом во многих колониях и по сей день продолжается нелепая, бессмысленная и унизительная борьба с православными и мусульманскими четками, которые, как назло, и не нательные, и не карманные. И так ли уж необходим и обоснован действующий прямой запрет вывешивать предметы культа на стенах, тумбочках и кроватях (ПВР, п. 15, п/п. 11)? Повесив в изголовье своей кровати крестик или иконку, можно угодить за нарушение Правил внутреннего распорядка в камеру штрафного изолятора и лишиться условно-досрочного освобождения из-за наличия дисциплинарного взыскания.
Стоило бы подумать и о том, что любые богослужения в храме колонии считаются «массовыми воспитательными мероприятиями с участием осужденных». Каждая колония изощряется в условиях проведения такого мероприятия. Где-то требуют подавать заранее списки тех, кто придет в храм, или заполнять формальные заявки «на вывод в храм осужденных» со множеством согласований и подписей. Где-то ухитряются пропускать священника в колонию по такому затейливому графику, который не совпадает ни с одним церковным праздником. Повсеместно не пускают священников в колонии в выходные дни. Понятно, что в воскресенье сотрудники отдыхают и ни одного свободного человека не найдешь, но что делать, если воскресенье – самый важный день для христианского богослужения. Про Пасху и не говорю – она всегда в воскресенье, «как назло».
Везде в обязательное сопровождение к священнику попадает начальник отряда осужденных, у которого своей срочной работы невпроворот, и ему часами торчать в дверях храма – как нож острый. А уйти нельзя: на массовом воспитательном мероприятии присутствие сотрудника обязательно, а сотрудник этот может, кстати, оказаться иной веры или неверующим, о чем вообще никто не думает.
Территория исправительной колонии в принципе не предназначена для свободного перемещения заключенных. Только строем и только по разрешению. Между возможностью для осужденного попасть в тюремный храм и самим храмом всегда стоят запертые двери. Сотрудникам, эти двери отпирающим, всегда спокойнее, когда осужденный «сидит на месте». Так что свободно пойти в храм совершить молитву или поставить свечку – это не про колонию. Во многих местах храм отпирают только при редких посещениях колонии священником, да еще для уборки. Очень разумно было бы Минюсту озаботиться регламентацией посещения осужденными культовых объектов внутри исправительного учреждения, а то сейчас такого пункта вообще нет ни в одном распорядке дня.
Щекотливая тема – обязательный периодический плановый обыск помещения храма, включая, естественно, алтарь, престол и другие места, «неприкасаемые» для посторонних в обычных храмах. От обыска не свободен ни один квадратный метр в любом исправительном учреждении – это объективная необходимость.
Стоит также подумать о возможности трудоустройства осужденных, прислуживающих в тюремных храмах. Везде есть особые дневальные старосты, которые эти храмы строят, чистят, моют, украшают, но эти люди формально не трудоустроены. Понятно, что на обслуживание культовых объектов у ФСИН нет и никогда не будет ни должностей, ни окладов. Но раз уж приходы и епархии РПЦ понастроили в тюрьмах храмов, может быть, они возьмут на себя обязанность заключать трудовые договоры с обслуживающими эти храмы заключенными? Это законом не запрещено. Потрудившись многие годы в храме при колонии «во славу Божию», человек идет на суд, решающий вопрос о его условно-досрочном освобождении, с позорной записью в характеристике «не трудоустроен», что снижает его шансы на положительный вердикт.
И еще один момент. За законное право заключенных и осужденных приглашать к себе «за решетку» священнослужителей по своему выбору в многоконфессиональной России надо держаться, как за спасательный круг. О том, получат ли доступ в тюрьмы и колонии духовные лица иных религий, если «назначенцы» РПЦ займут кабинеты еще и в системе исполнения наказаний, – большой вопрос!
Впрочем, революций в системе законопроект Минюста вроде бы не обещает. Скорее это очередная косметическая правка закона. Система исполнения наказаний, как со времен Петра I известно, «дело окаянное», и живет эта система не всегда и не во всем по законам, для нее написанным.
