Анатолий Черняев
Маргарита Морозова – финансовая муза русского религиозного возрождения.
Серов В.А. Портрет М.К. Морозовой. 1910. Музей искусств Днепропетровска (Украина)
По свидетельству философа Николая Арсеньева, религиозность большинства деятелей «ренессанса» была «в значительной степени вне-церковная, или, точнее, не-церковная, рядом и с церковной, а главное, вливалась сюда порой и пряная струя «символического» оргиазма, буйно-оргиастического, чувственно-возбужденного (иногда даже сексуально-языческого) подхода к религии и религиозному опыту». При этом лидеры религиозной философии – вчерашние марксисты и революционеры – после возвращения в Церковь оставались вольнодумцами и продолжали мыслить политически, вынашивали политические по своей сути проекты, только на иной идеологической платформе, создав авангардную версию архаической доктрины христианского «преображения мира».
«Гамлет русской
революции»
Таков контекст, в котором протекала деятельность Евгения Николаевича Трубецкого (1963–1920), 150-летие которого отмечалось в этом году. Он был отпрыском знаменитого княжеского рода, в эпоху развития российского капитализма оказавшегося, подобно многим другим дворянско-аристократическим семьям, в оскудении, так что пришлось даже продать родовое имение Ахтырку, где прошли детские годы Евгения и его старшего брата Сергея. Золотой век русского дворянства, когда жизнь была сплошным праздником с псовыми охотами, балами, веселыми представлениями в усадебном театре и досужими литературными и философическими экзерсисами, – навсегда остался в прошлом. Братья-княжата, словно разночинцы, вынуждены были всерьез задумываться о хлебе насущном и осваивать профессию, что привело их в Московский университет. Обладавший более деятельной натурой Сергей Трубецкой становится в 1905 году первым избранным ректором, однако умирает в том же неспокойном году от кровоизлияния в мозг. Академическая карьера Евгения развивалась не столь стремительно: два десятилетия ушло на преподавание в Ярославле и Киеве, и лишь в 1906 году он становится профессором в alma mater, откуда через пять лет уходит в знак протеста против нарушения правительством принципов университетской автономии, утверждению которых посвятил свои последние силы его старший брат.
 |
| Евгения Трубецкого увлекала философия эроса и православная теократия.
Фото из книги «Мировая духовная культура». А. Белавин.1995 |
Эту характеристику дополняет словесный портрет, оставленный младшим братом – Григорием Трубецким: «У Жени была какая-то своя особая простота – дар Божий. Он был похож на огромную неотесанную глыбу гранита. Он и в обществе сидел всегда так, как если бы кругом никого не было. Он был немножко первобытным человеком. Никакие впечатления и мысли никогда не были скрыты у него. Один или в обществе, он продолжал жить поглощавшей его мыслью, и на лице его слишком ясно написана бывала скука, если общество, в котором он находился, не отвечало его интересам... Зато, когда ему бывало весело, то он покатывался со смеха, иногда сгибаясь до колен. Где бы он ни сидел, у него почему-то всегда одна штанина подымалась почти до колена; он левой рукой чесал правое ухо, словом, трудно было представить себе более цельного непосредственного человека, с счастливой ясной и чистой душой».
«Мы пойдем другим
«Путем»
Годы, посвященные изнурительной борьбе на общественно-политической передовой, не принесли желанных результатов, приведя только к усталости и разочарованию. В 1911 году Трубецкой пишет статью с красноречивым названием «Над разбитым корытом», где констатирует «крушение русской революции, крушение русской конституции, крушение попыток создать «сильный и работоспособный центр», крушение всех попыток создать что-либо мало-мальски приличное и сносное в нашей государственной и общественной жизни». Но даже из негативного опыта можно извлечь полезный урок, и «Сиденье над разбитым корытом всегда предрасполагает к философским размышлениям», – мудро заключает князь.
Трубецкой не отказывается от своей программы политического христианства, но приходит к мысли, что прямая политическая работа и злободневная журналистика недостаточно эффективны. В результате принимается решение о закрытии «Московского еженедельника» и продолжении деятельности в принципиально ином формате – книгоиздательства религиозно-философской литературы, получившего название «Путь». «Чтобы оказывать глубокое духовное влияние, мысль должна очиститься и углубиться. Должны зародиться новые духовные силы... Публицистика, как я ее понимаю, должна питаться философией и углубленным религиозным пониманием! Стало быть, философия – первая задача, а публицистика – вторая и даже третья!» Приведенные слова – из письма Трубецкого Маргарите Морозовой, с которой он познакомился в 1905 году и нашел в ней ближайшую подругу и сподвижницу.
В истории русской культуры Серебряного века этой необыкновенной женщине принадлежит исключительная роль. Вдова крупного московского промышленника Михаила Морозова, она была одной из богатейших – не только материально, но и духовно – женщин России. Вот как запечатлел ее образ Андрей Белый в своей книге воспоминаний «Начало века»: «У нее были изумительные глаза, с отблеском то сапфира, то изумруда; в свою белую тальму, бывало, закутается, привалится к дивану; и – слушает... Мы звали в шутку ее – «дамой с султаном»; огромного роста, она надевала огромную шляпу с огромным султаном; казалась тогда «великаншею»; если принять во внимание рост, тон «хозяйки салона», – то она могла устрашить с непривычки».
«Любовная дружба»
После смерти мужа благосклонности Маргариты Кирилловны добивались многие, в частности, известный историк и политический деятель Павел Милюков, но ее сердце уже принадлежало Евгению Трубецкому. Однако отношения развивались медленно. Спустя три года Морозова сообщала своей наперснице и подруге: «Я приехала вчера, он уже звонил и сейчас же пришел. Мы провели вечер очень хорошо, читали Соловьева и беседовали радостно... На другой день он пришел ко мне опять, не хотел в редакцию, и целый день мы просидели!»
Чтение и обсуждение философских сочинений Соловьева тут не случайно: в это время Трубецкой работает над главной книгой своей жизни – «Миросозерцание В.С. Соловьева», которая была адресована не в последнюю очередь лично Морозовой, ибо ей одной была понятна реальность, стоящая за развиваемой Трубецким философией Эроса. Евгений Николаевич сам признавался Маргарите Кирилловне, что его работа «затрагивает смысл моих с тобой отношений». Демонстрацией того, к чему могло привести последовательное применение принципов соловьевской философии любви на практике, может служить брачный союз Александра Блока и Любови Менделеевой. В свою очередь, дополнительная драматургия в отношениях Трубецкого с Морозовой была связана с тем, что князь состоял в законном браке, и православная мораль не позволяла ему оставить жену. Однако такая непростая ситуация лишь дополнительно разжигала огонь страстей, бесконечно сближая и отдаляя влюбленных друг от друга.
В то же время эта мучительная, едва утоляемая страсть не осталась совсем бесплодной: детищем ее сублимации стало не только книгоиздательство «Путь», но по большому счету и весь религиозно-философский «ренессанс», который в противном случае, не обладая столь мощной организационно-материальной поддержкой, имел бы куда более скромный масштаб и скорее всего остался бы явлением исключительно маргинальным. По словам историка Владимира Кейдана, «здесь мы видим редкий пример того, как драма «незаконной любви» была превращена в источник творчества, на протяжении многих лет питавший своей энергией целое религиозно-философское и общественное движение, большинство участников которого вряд ли до конца это понимало... Любовь эта выросла в созданной ее энергией питательной среде, где накануне революции возникло едва ли не самое «беспочвенное» явление начала XX века – «русское религиозное возрождение».
 |
| Евгений Трубецкой в президиуме Всероссийского Поместного Собора (крайний слева).
Фото 1917 года |
«В виде послушания
и служения»
Первая мировая война вновь стимулирует социальный активизм Трубецкого, и в ноябре-декабре 1914 года он вместе со своим учеником философом Иваном Ильиным совершает поездку по городам России, где выступает с публичными лекциями на тему «Война и мировая задача России» и т.п. Патриотический прилив национальной гордости отражается и на философском творчестве князя, пишущего во время войны книгу «Опыт преодоления Канта и кантианства», задачу которой в письме Морозовой выражает так: «Надо в виде послушания и служения своему отечеству покончить с этими немцами... нужно, наконец, дать законченную русскую теорию познания». Одновременно он создает книгу, где излагает собственную «положительную» философию: «Смысл жизни». На ее страницах он указывает, что видимость патриотического подъема не должна обманывать, когда «нет основной, религиозной скрепы, которая одна может сообщить народной жизни характер нерушимой целости». Таким образом, именно Трубецкому мы обязаны столь популярным ныне словосочетанием «духовные скрепы»...
В 1917 году Трубецкой активно включается в церковную жизнь: избирается делегатом Всероссийского съезда духовенства и мирян («предсобора»), который по инициативе князя принимает воззвание к армии и флоту о необходимости продолжать войну. Затем Трубецкой становится членом и заместителем председателя Всероссийского Поместного Собора (1917–1918 годов) и принимает активное участие в подготовке соборных политических деклараций по вопросу об отношениях Церкви с государством, смысл которых сводился к тому, что «в условиях русского быта невозможно полное отделение Церкви. Церковь должна быть в союзе с государством, сохраняя независимость во внутренней жизни и самоопределение».
В статье 1919 года «Православная Церковь и государственное строительство будущего» Трубецкой писал, что союз с государством не только необходим, но и должен быть максимально тесным. В статье того же года «Церковь и современное общественное движение» Трубецкой призывал Церковь не отказываться от помощи «всех тех православных, инославных и неверующих, которые, хотя бы и не ведая Христа, осуществляют дело любви Христовой на Земле». При этом не было дано убедительного объяснения, почему инославные и неверующие должны признать духовное руководство Православной Церкви. Попытаться ответить на этот вопрос следовало бы тем более, что Трубецкой настаивал на исключительном праве Церкви вмешиваться в решение политических вопросов: по его мнению, Церковь «должна возвыситься над борьбою партий и общественных групп. Но она должна признавать и освящать все то положительное, ценное и истинное, что есть в программах отдельных политических и общественных партий, отделяя зерно от мякины».
Все эти красивые слова были лишь декларациями, столь же бесконечно далекими от реалий общественной жизни, как и их сегодняшние повторения. Во время Гражданской войны князь занял сторону белых и вместе с осколками Добровольческой армии в 1920 году оказался в Новороссийске, где умер от тифа и, таким образом, не покинул родной земли. Действительно, трудно представить этого аристократа, антизападника и мечтателя о просвещенной православной теократии в условиях белой эмиграции, вынужденной привыкать к жизни на эгалитарном «еретическом» Западе.
