Возвращение в Средневековье

Взаимоотношения Церкви и государства в современной России не всегда соответствуют духу Конституции. Возрастающее влияние религиозных организаций на власть вызывает опасения многих общественных деятелей. Высказать свою точку зрения на эту проблему «НГР» предложили адвокату, доктору юридических наук Михаилу Барщевскому.

– Недавно в СМИ прошли сообщения о просьбах Русской Православной Церкви к властям обеспечить сохранность ее банковских вкладов и предоставить беспроцентную ссуду, а также профинансировать строительство храмов. Получается, что, с одной стороны, РПЦ претендует на роль генератора государственной идеологии, а с другой – отстаивает свои корпоративные интересы. Михаил Юрьевич, как вы расцениваете роль религиозных организаций в России, соответствует ли она принципу отделения Церкви от государства?

– Я хочу сразу пояснить свою позицию. Я ничего не имею против веры в Бога, более того, у меня верующие люди вызывают огромное уважение. Их взгляды я принимаю как данность, не важно, разделяю я эти взгляды или нет. Совершенно другое – Церковь как институт, не важно, какая. У нас светское государство, и об этом, по-моему, сегодня все просто забыли. То, что в наши дни пытается делать Церковь, прежде всего РПЦ, это, с моей точки зрения, ни в какие ворота не лезет. Ну ладно, когда еще попы освящали танки или подводные лодки – орудия убийства, между прочим! Но когда в период кризиса Церковь просит от государства гарантировать сохранность ее счетов, а не счетов детских домов, интернатов, домов престарелых, больниц, хосписов – на мой взгляд, это верх цинизма. Я сейчас не вспоминаю, как Церковь получила лицензию на беспошлинную торговлю табаком и алкоголем, сколько денег на этом было сделано. Церковь пытается пролезть в школу с «Основами православной культуры». Но когда я спрашивал у церковников, а почему бы не преподавать «Основы религиозной культуры» или «Историю мировых религий», то весь пафос их утверждений о необходимости нравственного воспитания молодежи куда-то исчезал. Церковь пытается проникнуть в армию. Церковь пытается влиять на политику государства.

Но когда что-то бывает нужно от Церкви, она руководствуется собственными интересами. Совершенно очевидно, что государство было заинтересовано в том, чтобы Священный Синод принял в свою юрисдикцию приходы в Южной Осетии и Абхазии. РПЦ навстречу власти не пошла. У нее были свои причины, резоны. Решение Алексия II не брать под свой омофор спорные приходы было принято с благодарностью грузинским Патриархом. Политика российского государства в данном случае РПЦ не интересовала. Я не обсуждаю, правильно это или нет. Я просто говорю о том, что просьб у Церкви к власти огромное количество, а редкие просьбы власти к Церкви вызывают отказ.

– Можно ли сказать, что уже сейчас нарушается конституционный принцип светскости государства, а РПЦ занимает положение «господствующей» Церкви, как было в Российской империи?

– Это не совсем корректно. Если брать доминирующее положение РПЦ в среде верующих, то это вполне естественно, потому что среди религиозных россиян подавляющее большинство православных. А вот то, что РПЦ пытается влезть в чуждые для нее области, вызывает неприятие. Представьте себе, что Церковь вдруг займется нанотехнологиями или ВПК. Конечно, если обозначится выгода, она заинтересуется и этими вопросами. Но насколько Церковь компетентна в своих суждениях по несвойственным для нее проблемам? Обратите внимание на непоследовательность позиции РПЦ в таких вопросах. Она выступает против эвтаназии как нарушения воли Бога. А искусственное зачатие? Ведь таким образом тоже воля Божья нарушается. А операции по пересадке сердца? А церковники сами, когда болеют, молитву возносят или к врачу идут? Но при этом цели РПЦ понятны – корысть. За отсутствием другой идеологии востребована идеология религиозная, поэтому мне иной раз кажется, что мы вернулись в Средневековье.

Во многом эта ситуация создается представителями государственной власти. Запретный плод сладок. Так долго было запрещено веровать, что сегодня многими руководит дух противоречия: «А вот посмотрите, как я неистово верую!» Это проявляется у некоторых руководителей в исполнительной, законодательной и судебной властях. У многих из них есть свои духовники. И вот через духовников Церковь пытается повлиять на принятие государственных решений на уровне чиновников «второго уровня». Это очень опасно для общества.

– А с юридической точки зрения есть в этих действиях нарушение закона или ситуация балансирует «на грани»?

– Пока формально все вроде бы правильно. Говорить о том, что впрямую нарушается Конституция, нельзя. Но введение «Основ православной культуры», с моей точки зрения, явилось бы нарушением Конституции. Воскресные школы – пожалуйста! А вот в систему гособразования Церковь свои предметы имплантировать не вправе.

– Тем не менее с 2009 года в российских школах вводится повсеместно «Духовно-нравственная культура»...

– Вопрос в том, кто будет преподавать этот предмет. Среди деятелей всех религий очень много образованных, достойных, высоконравственных людей. Но людей безнравственных, корыстных там столько же, сколько и в остальном обществе.

– Случай в Тюменском нефтегазовом университете, когда на курсах подготовки учителей по религиоведению читала лекции черносотенного содержания преподаватель с ученым званием, показывает, что и светский вариант не всегда является хорошим решением вопроса.

– Я не знаком с этим делом и выскажу общие суждения. Такого преподавателя-черносотенца надо лишать права преподавания, а также снимать и ректора этого вуза. Сегодня задача общества и власти вести россиян к объединению, а не к раздору. Введение «Основ православной культуры» разъединит учащихся. В российских школах сейчас трудно найти мононациональные классы.

– Вы упомянули попытки проникновения Церкви в Вооруженные силы. Буквально на днях член Общественной палаты Александр Каньшин высказался за создание института полковых священников, предложив фактически отдать на откуп священнослужителям задачу патриотического воспитания военнослужащих.

– Это очень опасная инициатива, с моей точки зрения. Представьте себе, что перед боем выходят четыре священнослужителя – православный, мусульманский, иудейский и буддийский, – разделяют военнослужащих на четыре категории. А вроде бы Бог у всех разный, если брать не веру, а религию. И за какого Бога воевать? Понимаете, в армии может быть священник, для того чтобы верующий человек мог душу отвести. Но функция священника состоит не в патриотическом воспитании, а, так сказать, «терапии души» человека, у которого в руках оружие. Но заменять священниками комиссаров – глупость. Если командиры, военкомат, школы не могут обеспечить патриотическое воспитание молодых солдат, то кто сказал, что это может сделать Церковь?

– Как, на ваш взгляд, можно решить часто возникающие противоречия между обеспечением принципа светскости государства и права верующих людей действовать в соответствии со своими убеждениями? Яркий тому пример – вопрос о головных платках, в котором верующие из мусульманских регионов России стараются следовать примеру своих единоверцев в Турции.

– Турция путем революции добилась того, чтобы стать светским государством. Достаточно посмотреть на темпы развития этого государства с момента выбора им светского пути – и сразу все станет ясно. Сегодня наиболее быстро развивающаяся экономика в странах, в политике которых религия играет второстепенную роль или вообще отсутствует. Человек, естественно, имеет право верить и в частной жизни поступать в соответствии со своими убеждениями. Но чиновник прежде всего руководствуется той функцией, которая предписана ему должностной инструкцией. Эту функцию оплатили налогоплательщики, которые, возможно, исповедуют совершенно другую религию или являются атеистами. Я не вижу ничего страшного в том, чтобы в паспортном столе меня встретила паспортистка в хиджабе. Или по дороге встретился гаишник с пейсами. Или учитель моих детей по воскресеньям посещал бы храм. Но я не хочу, чтобы кто-то из них, выдавая справку или взимая штраф, навязывал мне свои взгляды или исполнял свои служебные обязанности в соответствии со своими религиозными убеждениями. В России относительно недавно был министр здравоохранения, который коллегии своего министерства начинал с православной молитвы. Этот министр публично говорил о том, что наркомания – проблема духовно-нравственная и борьба с ней – задача Церкви, а не государства. Вот что такое фанатично верующий чиновник во власти. Деятели каждой религии должны понимать, что у нас все религии юридически равны. Получение одной из религий эксклюзивных привилегий от государства автоматически вызовет притязания других религий.

– Но уже существуют примеры таких привилегий – православное Рождество как государственный праздник...

– Это не значит, что мне такое решение нравится, хотя ничего конкретно против православия я не имею. Другое дело, что в этом есть некая логика. Православное Рождество – все-таки праздник большинства россиян, и оно объявлено нерабочим днем. Но президент всегда поздравляет верующих и с католическим Рождеством, и с Рамаданом, и с Рош ха-Шана. Здесь политическая корректность соблюдается.

– Есть ли, на ваш взгляд, в российском законодательстве неясности, которые оставляют лазейки для желающих нарушить принципы светскости и свободы совести?

– Неясности есть скорее в головах. Надо решить: мы Конституцию соблюдаем или нет. Если мы делаем Россию православным государством, надо понимать, что это приведет к гражданской войне. По нашей Конституции Церковь отделена от государства, и задача исполнительной власти и Генеральной прокуратуры четко следить за тем, чтобы это конституционное положение соблюдалось на практике.

В заключение хочу еще раз подчеркнуть, что лично я ничего не имею против веры, не считаю себя атеистом, по крайней мере воинствующим. Люди верующие имеют право соблюдать свои обряды, и государство обязано предоставить им эту возможность. Это одно дело. И абсолютно другое – действия религиозных организаций как юридических лиц по обеспечению себе политических и экономических выгод и их попытки заменить собою государство там, где государство дает слабину. Если по первому вопросу я однозначно «за», то по другому – однозначно «против».