Уйгурский ответ Олимпиаде

Сепаратисты из Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР) Китая воспользовались пекинской Олимпиадой, чтобы в очередной раз громко заявить о своем недовольстве политикой центральных властей страны. Уйгурские радикалы совершили нападения на полицейские участки в китайских городах Кашгар и Куга накануне и в разгар Олимпиады, а также взяли на себя ответственность за июльские взрывы в общественном транспорте в разных населенных пунктах страны. О причинах конфликта между исповедующими ислам уйгурами и коммунистическими властями Китая «НГР» рассказал главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН доктор исторических наук Яков Бергер.

– Яков Михайлович, какой фактор – национальный или религиозный – в наибольшей степени определяет агрессивные действия радикально настроенных жителей мусульманских провинций Китая?

– Сначала хотелось бы сделать несколько замечаний относительно последних происшествий в Китае. Да, эти атаки предварялись видеообращением организации, которая называет себя Партией Восточного Туркестана. В ряде стран, и в том числе, например, в Японии, распространялись видеоролики, где некий вооруженный исламист в маске и с винтовкой в руках по-уйгурски предостерегает мусульман, чтобы они никогда не находились в одном автобусе, поезде, самолете вместе с китайцами. Насколько это все исходит из одного центра, трудно сказать. Сам характер одного из нападений на полицейских довольно странный. Он не похож на обычные террористические атаки, инициируемые мощными центрами. Двое захватили грузовик, ворвались на территорию полицейского участка, бросили гранаты. А дальше ножами убивают 16 человек и еще 16 ранят. И все это происходит во дворе участка, где здоровые мужчины занимаются утренней зарядкой. Каким образом нападавшим удалось нанести столь ощутимый ущерб, непонятно. Китайцы заявили, что это дело рук террористов. С другой стороны, подобные инциденты происходят и в немусульманских районах страны. Даже китайские власти не связывали подобные нападения с единой организацией. С определенностью утверждать, что это нападение связано с «Аль-Каидой» или иной международной силой исламистов, очень трудно. В Уйгурии ислам был значительно более мягкий, светский, чем в Аравии. Мне приходилось бывать в Синьцзяне в 1957 году. На мой взгляд, местные женщины пользовались значительно большей свободой, чем в арабских странах, в одежде и поведении. Но я допускаю, что в последние годы на какую-то часть населения влияние радикального ислама усилилось. Это связано как с общемировыми тенденциями, так и с социальным положением уйгуров.

Что касается связи с уйгурским сепаратизмом, то тут значительно больше оснований для положительного ответа. Традиция этого региона и уйгуров вообще наполнена стремлениями выйти из-под господства Китая. История помнит существование независимых уйгурских государств. Как в далекие времена, так и совсем недавно, в 1930–1940-е годы, существовали независимые так называемые «исламские республики Восточного Туркестана». Эта территория всегда была объектом борьбы за влияние России и Китая. Те или иные силы в регионе поддерживались в свое время как СССР, так и гоминьдановским и коммунистическим Китаем. Очень часто эти силы, боровшиеся за независимость провинции, становились орудием спецслужб.

В Синьцзяне со времен установления Китайской Народной Республики происходят два процесса, способствующие усилению протеста. Во-первых, заселение территории китайцами. В начале 1950-х годов исламские народы, прежде всего уйгуры, составляли подавляющее большинство СУАР. Сегодня из 20 миллионов человек населения этого района на долю уйгуров приходится 45%, а на долю этнических китайцев (ханьцев) – 41%. Это если не считать армию и спецслужбы, которые почти исключительно состоят из китайцев. Во-вторых, не преодолена сегрегация уйгурского и китайского населения. Два народа живут практически изолированно друг от друга. Уйгуры стараются сохранить свою культуру, письменность. Попытки перевести письменность на латиницу ничего не дала, ее носители по-прежнему привержены арабской графике. Это ведет к тому, что уровень образования ниже, чем у тех, кто овладел китайской письменностью и учится в китайских школах. Поэтому уйгуры – наиболее бедная, неграмотная часть населения. Они сегодня живут так же, как и сотни лет до того: в лучшем случае занимаются торговлей, а в основном оазисным земледелием в южных пустынных частях Синьцзяна. Китайцы, как правило, живут в городах, в современных многоэтажных зданиях, построенных в последние годы. Еще несколько десятилетий назад города Синцьзяня, такие как Урумчи, состояли из глинобитных домов, стоявших на пыльных улицах. Сейчас в таких кварталах живут только уйгуры. А в китайских кварталах – небоскребы, банки, отели, рестораны.

Все это дает почву для распространения более жестких форм ислама. Я не исключаю, что в Синцьзяне среди уйгуров есть панисламистские настроения в пользу создания исламского государства «от моря и до моря», но думаю, что все-таки преобладает стремление к большей автономии уйгурского народа в рамках Китая. Кто-то, может быть, даже стремится к полному отделению края.

– Какую политику проводили центральные власти Китая в отношении своих мусульманских провинций?

– Этот район был под властью Китая в разные периоды истории. Колонизация его ханьцами началась еще в первом тысячелетии до нашей эры, при Ханьской династии. Последнее расширение китайского государства произошло в XVIII веке, когда Маньчжурская династия установила господство и над Джунгарией, на севере Синьцзяна, и над Кашгарией, где живут большинство уйгуров. Бывали периоды, когда существовали самостоятельные уйгурские государства – ханства, каганаты. Они иногда объединялись, но чаще были разрозненны. После завоевания китайцами были многочисленные восстания, которые очень жестоко подавлялись, истреблялись сотни тысяч уйгуров. Но если говорить об исламе, то это несколько иная история. Ислам в Китай пришел при Танской династии, где-то в VII–VIII веках. Пришел по континентальному Шелковому пути и морскому, через арабских и персидских купцов. Ислам неплохо чувствовал себя в Китае. Некоторые исторические мечети сохранились до нашего времени, их даже отстраивают, ремонтируют – в самых крупных городах: Пекине, Гуанчжоу, Сиане. Были выдающиеся китайские деятели, исповедовавшие ислам. Три года назад в Китае отмечали 600-летие походов великого мореплавателя Чжэн Хэ, который был мусульманином. Поэтому необходимо четко разделять положение ислама и государственную целостность Китая, которую китайцы во все времена блюли очень строго.

– Антирелигиозные гонения времен Мао Цзэдуна, наверное, не обошли стороной Синьцзян?

– Во время своего пребывания в 1957 году в Синьцзяне я попал как раз в момент, когда проходила жесткая чистка так называемых «националистов». Их упекали в концлагеря. Кстати говоря, Синьцзян был одно время местом ссылки и концентрационных лагерей для репрессированных со всего Китая. В 1957 году уничтожили практически всю верхушку уйгурской интеллигенции.

Потом прошла волна гонений на все религии, в том числе на ислам, во время «культурной революции». Уничтожали и буддистские храмы, и мечети, и конфуцианские храмы. После Мао китайское руководство пыталось наладить отношения с духовными лидерами. Были созданы организации для управления религиозной жизнью. То же самое происходило и с исламом. Были созданы подконтрольные властям мусульманские организации. Главная из них – Мусульманская ассоциация Китая, имеющая свои местные отделения по всей стране. При ней действует Исламский теологический институт, где проходят подготовку мусульманские священнослужители. Ассоциация организует паломничество в Мекку, издает журнал «Мусульманство в Китае». Строятся новые мечети. В то же время и сейчас существуют ограничения: запрещено посещать мечети членам Коммунистической партии Китая, а также несовершеннолетним.

– Какие народы в Китае, кроме уйгуров, исповедуют ислам? Существует ли солидарность мусульман, живущих в разных провинциях этого государства?

– Мусульман в Китае примерно 20 миллионов. Это чуть меньше двух процентов населения страны. Подавляющее большинство мусульман – не уйгуры. Они на втором месте среди мусульманских народов Китая. А на первом месте – хуэйцзу (дунгане). У них язык и культура – китайские. Отличаются они только верой. Хуэйцзу населяют, как и уйгуры, северо-запад страны, в излучине Хуанхэ. У них тоже своя автономия – Нинся-Хуэйский автономный район. Они также проживают и в других регионах, особенно на востоке Китая. В прошлые века они неоднократно восставали против власти, но в настоящее время достаточно интегрированы в китайское государство. Надо, однако, сказать, что в разных городах Китая нередко происходят столкновения населения с полицией, случаются и массовые протесты против политики властей, связаны они с проявлениями социального недовольства. Для этого достаточно причин, и мусульмане тут не исключение.

– Правительству Китая, кажется, удалось «притушить» массовые протесты буддистов Тибета?

– У тибетцев есть единый религиозный и политический центр, а также национальный и духовный лидер, который находится за пределами китайского Тибета, и огромная разветвленная сеть международных организаций. Тибетский протест носит гораздо более организованный характер. Он возникает не спонтанно, а по некоему единому плану и координируется. Ничего подобного в Синьцзяне, конечно, нет. Мусульмане, и уйгуры в частности, раздроблены. С одной стороны, справиться с таким протестом легче. А с другой, поскольку эти акции носят спонтанный и почти повсеместный характер, труднее. Хотя то, что произошло в Тибете, не может не стимулировать сепаратистские настроения в соседнем СУАР. Кроме того, по всему миру существуют уйгурские организации – не террористические, а культурно-национальные – и они поддерживают социальный протест соплеменников.