Лоуренс Хогебринк Можно усмотреть ряд параллелей между процессами, происходящими в Европейском союзе, и церковной жизнью. И европейская интеграция, и экуменическое движение порождены опытом двух мировых войн, начавшихся именно в Европе, а также экологического кризиса 30-х гг. Оба эти процесса касаются проблем мира и справедливости. Наконец, как формирование ЕС, так и экуменическое сближение Церквей происходили в условиях холодной войны и столкнулись с трудностями сейчас, когда холодная война закончилась, и по крайней мере отчасти потому, что она закончилась.
К проекту политического примирения, ныне именуемому Евросоюзом, сейчас хотят присоединиться все, но сам ЕС до сих пор проявлял инертность в поиске ответа на стоящий перед ним новый исторический вызов - объединение Восточной и Западной Европы. Кроме того, ЕС очень медленно самореформируется. На вопрос "идти вширь или вглубь?" был дан неизбежный ответ: и то, и другое, - но перечень проблем растет: институциональная реформа, принятие новых членов, введение евро, совместная оборона и т.д. При сохранении прежней структуры ЕС все это оказывается помехой для самого существа европейской интеграции, цель которой - заменить закон силы силой закона. В итоге Европейский союз может стать жертвой своего собственного успеха.
Что касается экуменического движения, в котором участвуют большинство протестантских и Православных Церквей, а также, в известной степени, Римско-Католическая Церковь, то здесь проблема в том, что неизвестно, как должен самообновиться этот проект сегодня. Всемирный Совет Церквей создан в 1948 г., и первые 40 лет его истории совпали с периодом холодной войны. Конференция европейских Церквей появилась в конце 50-х гг., когда холодная война была в разгаре. Сейчас, после ее окончания, некоторые Церкви используют свою новообретенную свободу для того, чтобы отойти от экуменического проекта, а другие проявляют все меньшую заинтересованность в нем. И это при том, что речь идет - как и в случае с европейской политической интеграцией - о мире вместо войны, о сближении вместо вражды, о терпимости и диалоге вместо ненависти, о единстве вместо раскола, о справедливости вместо нищеты и социального неравенства. Иначе говоря, о ключевых жизненных ценностях.
Но именно сейчас, когда эти ценности вновь оказываются в опасности, они стали предметом дискуссии в рамках обоих процессов примирения. Можно привести пример Хартии об основных правах, подписанной на саммите в Ницце, и Экуменической хартии, которую первоначально планировалось подписать весной 2001 г. (сегодня, однако, принятие такого документа представляется маловероятным). Существенно, что обе дискуссии о ценностях не привлекли к себе сколько-нибудь широкого внимания в обществе.
На этом, впрочем, параллели заканчиваются. В ходе брюссельской встречи говорилось о том, что Евросоюз эволюционирует от структуры Север - Юг к структуре Восток - Запад. Между тем экуменическое движение - в том числе в Римско-Католической Церкви - всегда было общеевропейским, то есть связывало в той же мере Запад и Восток Европы, что и ее Север и Юг. В годы холодной войны Церкви навели мосты через разделительную линию между Востоком и Западом - как на местном уровне, так и на уровне официальных общенациональных структур. Количество контактов на местном уровне, то есть на уровне гражданского общества, измерялось сотнями. Тогда это была своеобразная "разрядка снизу", сегодня можно говорить об "интеграции снизу". И если где-то существует Европа людей, Европа граждан, то ее следует искать именно здесь. Приходится констатировать, что в период холодной войны экуменическое движение было во многих отношениях процессом, в котором доминировал Запад, и эта нехватка реального диалога привела к тому, что сегодня трещина между Восточной и Западной Европой оказалась глубже, чем мы предполагали.
Когда в мае прошлого года в Москве представители Церковно-общественной комиссии КЕЦ обсуждали Хартию об основных правах и Экуменическую Хартию, со стороны Русской Православной Церкви последовало заявление: вы навязываете ваши западные ценности нам и всей Европе, тогда как ценности у нас разные. Мы, православные, не считаем западный материализм и индивидуализм мерой всех вещей. Для нас как православных людей территориальная целостность выше, чем права человека (взять хотя бы Чечню). Святыни для нас важнее, чем человеческая жизнь: когда горит храм, прежде всего спасают иконы, и только потом - людей.
Даже не разделяя идею о существовании двух совершенно различных ценностных систем, можно согласиться с тем, что вопрос, значимый для нас всех, состоит в следующем. Если при преодолении раскола Европы необходимо расширение ЕС, то оно должно быть чем-то большим, чем приспособление Востока к Западу. Можно не сомневаться в том, что западные принципы являются благом и для Востока, но подчеркивается: в результате расширения ЕС Западная Европа также должна измениться, и она непременно изменится. Мы должны из западноевропейцев стать европейцами. К этому может вести несколько путей. Так, Париж перестанет быть культурным центром Европы, и на смену ему придет Берлин. Западу следует уяснить разницу между понятиями "гражданство" и "национальность" в Восточной Европе, и это окажет влияние на ход дискуссий в западноевропейских странах. Надо надеяться, в этом процессе взаимного познания Восточная Европа усвоит, что поиск идентичности должен идти во взаимодействии с другими, в общении с другими, а не в изоляции от них. Плюрализм нельзя считать угрозой.
Существует и другая проблема - направление европейской интеграции. К чему она ведет? Сегодня стало казаться, что этот процесс развивается во всех возможных направлениях. Разумеется, при более чем 20 государствах-членах не только структура, но и сама природа ЕС будет другой. Но основополагающим для Церквей останется, во-первых, то, что в течение полувека благодаря принципу власти закона удалось сохранить мир в той части Европы, где этот принцип был осуществлен, и его необходимо сохранить в качестве главенствующего, теперь уже в масштабе всей Европы; во-вторых, не может быть мира без справедливости - между тем социальное начало в Европе сегодня остается слабым, а потому мы слишком мало можем предложить Восточной Европе и уже почти потеряли целое десятилетие.
Мы сейчас переживаем некий интеллектуальный кризис - кризис понимания перспектив ЕС и Европы в целом. Перед нами стоят действительно исторические задачи. Дело Церквей - активно участвовать в нынешних дискуссиях о будущем Европы.
