Процесс, опять начинающийся с нуля

Процесс отделения Церкви от государства в новом десятилетии начинается практически с нуля. Идет труднейший этап диалога. По всей видимости, предстоит вернуться к опыту марта 1917 года, т.е. к моменту, когда началось установление отношений "Церкви большинства" со светским государством. Для определения политико-правового пространства, в котором взаимодействуют Церковь и государство, потребуются усилия социальных философов и лишь затем юристов и религиоведов. Направление этого диалога со стороны РПЦ обозначено: признать ее корпорацией в рамках публичного права. Как уже писали авторы "НГ-религий" в уходящем году, это значит, что предстоит полная инвентаризации правовых норм, разграничения полномочий гражданского и церковного судов (см. статью Сергея Чапнина, "НГР" # 22 от 29.11.2000).

Кто будет обеспечивать интеллектуальный диалог со стороны РПЦ в ближайшие годы? Митрополит Кирилл и его сотрудники, Церковно-научный центр Сергея Кравца при поддержке непосредственно Патриарха, синодальный отдел митрополита Воронежского и Липецкого Мефодия при участии группы историков из Института российской истории РАН во главе с Ольгой Васильевой. Возможно также участие группы клириков из Белорусского экзархата митрополита Филарета. Другими силами, насколько можно судить, РПЦ не располагает.

Кто будет это делать со стороны государства, пока неясно. Так называемый "заказ на разработку концепции государственно-церковных отношений", переданный РАГСу администрацией президента, сделан преждевременно и, по-видимому, несколько не по адресу, поскольку государство еще не уяснило для себя рамок такой концепции.

Мы пишем сегодня с чистого листа: неизвестно, признает ли российское государство РПЦ "Церковью большинства" и какие правовые последствия следуют из такого признания (или непризнания). Здесь требуются усилия не религиоведов, а социальных философов, ориентированных в проблематике, таких, как Михаил Ильин, Алексей Салмин, Оксана Гаман-Голутвина, Андроник Мигранян. Достаточно непросто сегодня сформировать группу специалистов, которые, с одной стороны, не были бы либеральными атеистами, а с другой - не впадали бы и в чрезмерный пиетет при виде белых клобуков.

Будет ли в новом десятилетии подписан всеобъемлющий договор между государством и Церковью? Ответ ясен: да, поскольку и для государства, и для РПЦ это важный момент в обретении внятной политико-правовой субъектности в отношении друг друга.

По отношению к светскому государству у "Церкви большинства", по существу, нет выбора, поскольку сохранить прямую патерналистскую поддержку со стороны государства в новом веке ей не удастся. Эта поддержка и при Бориса Ельцине была не намерением государства развивать "симфонию властей", а следствием временного и внеправового чувства вины за большевистские гонения. Поэтому возможно только два пути: либо договор, либо "полное отделение" в соответствии с Конституцией. Так называемый "новый социальный контракт", который идеологи путинской администрации предлагают заключить с каждой крупной общественной группой, корпорацией, в случае с Церковью должен принять форму документа.

Каковы перспективы Закона о свободе совести, принятого в результате четырехлетней борьбы (1993-1997 гг.)? Все помнят также, что этот закон содержит ряд совершенно уязвимых норм, которые посыпались бы при первом же рассмотрении в Конституционном суде. Эти нормы устояли только из-за политической целесообразности, которую диктовала власть. Но сейчас и у власти другие соображения. Очевидно, что и РПЦ, позиционируя себя как "корпорацию публичного права", по существу, закладывает основы другого закона. Как справедливо подчеркивают юристы, выделение в преамбуле закона "традиционных" религий в правовом смысле очень плохое основание для каких-либо позитивных прогнозов. Преамбула вступает в противоречие с другими статьями этого же закона. И это значит, что закон будет пересмотрен в новом десятилетии.

Будет ли создан единый государственный орган по взаимодействию с религиозными организациями ("Министерство по делам культов")? Логика этой проблемы такова: православие и ислам в России являются слишком значительными политическими факторами, чтобы поручить их ведению, как это сделано во многих странах, Министерства культуры.

В то же время может ли долго сохраняться такая ситуация, когда новыми религиями у нас ведает МВД, исламом - ФСБ и Совет безопасности, а православием - администрация президента? Эта схема может действовать еще долго, но она, конечно, временная. Лучшее решение было предложено в "НГ" Александром Щипковым - вместо громоздкого министерства создать институт полномочного представителя президента по делам религий с небольшим, но сильным экспертным аппаратом.

В чем же содержание этого курса? Главный, фундаментальный его вектор - развести государство и Церковь.

Церковь должна самоидентифицироваться в зоне общества и выйти из зоны власти, государства. Это очень сложный дрейф. Для Русской Церкви это событие исторического порядка, поскольку оно затрагивает глубокие основания восточного христианства, византийского опыта. С одной стороны, это правовая проблема, предмет для достаточно долгого диалога о том, как каноническое право, нормы Вселенских Соборов, обязательные для каждого христианина, согласуются с нормами гражданского права. С другой - это политический вопрос, поскольку имеются взаимные ожидания. Церковь рассчитывает на "соработничество" с государством по очень многим пунктам, как заявлено в социальной доктрине, принятой на Архиерейском Соборе в 2000 году. Власть, безусловно, рассчитывает, что претензия Церкви на то, что она является институтом, легитимизирующим морально-общественные ценности, реализуется в конкретной политике, в социальной работе.

Сложность дрейфа видна на проблеме так называемого "социального служения". Власти светского государства ожидают, что Церковь будет в первую очередь партнером государства в социальной политике, во многом подспудно ориентируясь на западные образцы социальной работы христианских организаций. Между тем так называемая "социальная работа" - это вопрос экклезиологии. Диакония, т.е. социальное служение, имеет сакраментальный смысл. Это означает, что более масштабная, чем ныне, социальная активность Церкви не может быть достигнута без богословского обоснования. Ответ Церкви на этот и ряд других запросов не может быть формальным и заключаться только в политических заявлениях первоиерархов.

Второй вектор - экономический. Очень трудно себе представить, что Церковь, являясь крупным экономическим субъектом в современном государстве, сможет отстоять идею о том, что все средства церковных бюджетов - это жертва. И как пожертвования, они находятся как бы в зоне иной экономики. Вообще говоря, эта "иная экономика" может стать легитимной только в случае правового установления рамок Церкви как корпорации публичного права. Понятно, что в известных пределах специфика обращения денег в Церкви будет признана государством. Речь идет не о кассовых аппаратах в храме, а, например, о согласовании сфер бизнеса, в которых участвует Церковь, о долевом участии государства в финансировании реконструкции храмов и монастырей и др.

Книгоиздание, туризм (паломничество), видеопродукция и, разумеется, производство собственно культовых предметов - это не вызывает вопросов. А вот обработка алмазов? Производство украшений? Или, например, строительство современных гостиничных комплексов и тем самым офисных центров? Отметим, что разлив воды из источника, осуществленный в нескольких епархиях (самая известная "Святой источник"), не вызвал в обществе никаких волнений, в то время как производство золотых украшений твердо ассоциируется с криминалом. В любом случае важная часть государственно-церковных отношений - это новые механизмы инвестирования в масштабные проекты.

Сюда же примыкает и так называемая "имущественная проблема". Президент поручил провести инвентаризацию этой сферы правительственной комиссии во главе с Андреем Себенцовым. Ее результаты очень важны, но они не снимут главной проблемы - проблемы собственности. Церковь хотела бы получить земли и здания в собственность. Возможно ли это без того, чтобы Церковь выступила с политической поддержкой введения собственности на землю в целом? Это достаточно острый момент.

Церковь в пространстве российского гражданского общества - вот главная проблема нового десятилетия с точки зрения государственно-церковных отношений.

Теперь постараемся представить, что произойдет в самой Церкви в ответ на вызов второго постсоветского десятилетия? Во-первых, существенные изменения в высшем церковном управлении. Речь идет не о канонических основах власти в Церкви, а о системе церковной администрации. Сегодняшняя система синодальных отделов подлежит полному пересмотру. Отдел по социальному служению, созданный когда-то для распределения гуманитарной помощи от западных христиан, практически не существует и не может ответить на развертывание социальной работы, диаконии на новом этапе.

Без собственного политико-правового центра Патриархия не сможет обеспечить диалога с властью по принципиальным вопросам. Трудно предсказать, какие формы примет реформа синодальных структур, поскольку это зависит от того, кто именно будет ее проводить. Одно несомненно, сегодняшняя система церковного управления является рудиментом советского периода, когда Патриархия в условиях "эпохи выживания" минимизировала свои функции. Самый характерный пример "советскости" - Отдел внешних церковных сношений. Сегодня совмещение функций МИДа и политико-правового управления в одном отделе является полным архаизмом. Патриархии же придется избавиться от старых фондов поддержки и создать новые.

Во-вторых, в новом десятилетии, несомненно, вновь встанет вопрос о создании общенационального движения мирян. В первой половине 90-х годов эта попытка закончилась неудачей, поскольку она объединила только крайне правые круги на основе антимодернизаторской идеологии. Теперь настали иные времена, и речь должна идти не о политическом, а о социальном движении, может быть, даже "волонтерском".

В-третьих, надо понимать, что эти и другие необходимые перемены сдерживаются, конечно, не только из-за косности духовенства. Практически все возможные формы социального бытия Церкви в условиях современного секулярного государства вступают в противоречие с глубоко укорененным в православии сакральным пониманием социальности. Это противоречие могло бы быть преодолено Русской Церковью в начале века вскоре после Поместного Собора 1917-1918 гг. Исторические обстоятельства оборвали этот процесс. Поэтому в наступающем десятилетии потребуются огромные интеллектуальные усилия, чтобы обосновать бытие Церкви в современном государстве.