Потерявшийся миссионер

ЗА 10 ЛЕТ, минувших со дня убийства отца Александра, его книги, печатавшиеся при его жизни в бельгийском католическом издательстве "Жизнь с Богом", перешли государственную границу России. Но они так и не перешли порога православных храмов и церковных магазинов. Это обстоятельство в светской прессе принято вспоминать лишь как повод для разговора о "мракобесии РПЦ". А вот вопросом о том, что именно породило это очевидное отторжение, задаваться не принято. Списать все на "непросвещенность" нечитателей о. Александра неумно. В Москве свыше 100 священников - выпускников МГУ, а при этом книги о. Александра можно встретить лишь в двух-трех московских храмах┘

Итак, отчего столь странна судьба наследия, оставленного убиенным священником? Отчего ни его трагическая смерть, ни десятилетняя дистанция, что пролегла между его жизнью и современной церковностью, не смогли растопить холодок отчуждения?

По крайней мере одна из составляющих ответа на этот вопрос - в самом отце Александре, в его личности и в том пути церковного служения, по которому он шел.

Отец Александр был миссионером по всему складу своей души. А быть миссионером - это очень опасно. Миссионер всегда немного вне Церкви. Он обращается к людям, далеким от Церкви. Естественно, он должен говорить на их языке. Естественно, что при этом он сам испытывает встречное воздействие своей аудитории - и тогда степень неизбежного приспосабливания миссионера к его потенциальной пастве становится угрожающей. Стремясь быть понятным, такой миссионер слишком упрощает и уплощает христианство. Христианство из "ряда противоположностей, соединяемых благодатью" (выражение Сен-Сирана), становится чем-то однолинейно-рациональным (естественно, по меркам рациональности той культуры, в которой проповедуется данная имитация христианства). Миссионер становится пьян тем же, чем и его слушатели: он опьяняется модами века сего и начинает говорить их голосом вместо голоса предания. Чужой, непривычный для христианина воздух язычества или светского идеологизма может ударить в голову и опьянить┘

Кроме того, миссионер может не заметить грани между православной проповедью и православной пропагандой. Пропаганда появляется там, где проповедник заранее просчитывает эффект своих слов и заранее ждет аплодисментов. Он ставит православие перед аудиторией как некое зеркало и говорит: ну, посмотритесь сюда, и вы увидите именно самих себя, увидите нечто свое. Вы увидите, что православие очень похоже на ту религию, которую вы хотели бы иметь для себя. Оно совершенно согласно с вашей системой "общечеловеческих ценностей". То, что вы цените в других системах, есть и в нашей лавочке. Только у нас это еще малость экзотичнее - так что заходите и берите.

С сеансов православной пропаганды человек уходит успокоенный: оказывается, то, что он ценил в своей жизни и в багаже своих интеллектуально-духовных познаний, ценит и православие. Что ж, он очень рад, что православие оказалось "тоже духовно", "тоже терпимо", "тоже современно". Вот только за что же убивали и убивают христиан язычники - он так и не поймет, и не узнает.

Отец же Александр Мень был не просто миссионером. Он был миссионером по внутреннему призванию. Но по условиям своей жизни он был обречен на изоляцию. Он был окружен блочными стенами и подушками, которые не позволяли его голосу слышаться далеко. За десятилетия своей пастырской, литературной и просветительской деятельности он не был избалован признанием, и миссионерская радость общения с широкой аудиторией стала доступна для него слишком поздно.

А он очень хотел быть услышанным. И ему было что сказать. Но он преувеличил меру пугливости советской аудитории конца 80-х годов. При знакомстве с его лекциями чувствуется, что более всего он боится, что люди выйдут из зала "разочарованными". Он старается не столько переубедить аудиторию, сколько продемонстрировать свое внутреннее единство с нею, с ее системой ценностей и основных культурных ориентаций. Он исходит из того, что советская публика убеждена в тотальной реакционности православия и вредности всякой религии, а потому старается избегать споров┘ Таковы действительно были советские люди в те годы, когда отец Александр начал писать свои книги (60-70-е годы). Но не такими они были к тому времени, когда отец Александр начал читать им открытые лекции на рубеже 80-90-х годов┘

Поднявшийся интерес ко всякой мистике, ко всему "чудесному" и "духовному" отец Александр расценил как попутный ветер для проповеди православия. Он не успел заметить тех угроз, которые этот ветерок, вскоре переросший в оккультный неоязыческий бум, нес с собою. И потому в каждой аудитории он старался быть "батюшкой "да". А ведь миссионер должен уметь говорить слово "нет!". У отца Александра это слово выговаривалось плохо...

При чтении лекций о. Александра у меня нередко возникало ощущение, что он не видит аудитории, не понимает, как могут в судьбах людей отозваться его слова.

Понимаю, что произнес очень резкое суждение о почившем церковном проповеднике. Оно и для меня самого оказалось неожиданным. Дело в том, что отец Александр - автор своих книг и отец Александр - участник публичных дискуссий оказались довольно разными людьми. Его книги более выверенны, продуманны. Понятно, что на лекции, в живом общении, когда нужно уже при чтении записки-вопроса придумать ответ, можно ожидать и ошибок, и полемических увлеченностей┘ Но когда одна и та же мысль переходит из ответа в ответ, из одной лекции в другую - значит эта мысль уже не просто случайность. Здесь приоткрылось что-то, о чем этот лектор в своих книгах не писал, но в уме вынашивал.

Многие суждения о. Александра помечены печатью его эпохи. Как проповедник отец Александр сложился в 60-е годы. Это были годы "торжествующего" атеизма, годы эйфории, связанной с успехами НТР, годы космических полетов и позитивистской самоуверенности. Даже те, кто не считал себя коммунистом, искренне видели в религии всего лишь недоразумение. И задача проповедника в атеистической стране была понятна: посмотрите, это лишь в наше время и в нашей стране верующие люди - запуганное меньшинство. Но в иных странах и в иные времена все было иначе. Вся мировая культура создана верующими людьми. Если уж кто и обеспечивал нравственный прогресс народов, так это были религии. Неправда, что религия есть мрак: добро есть в любой религии и, между прочим, в христианстве. Надо было во что бы то ни стало показать, что те лучшие ценности, что есть в подсоветско-светской культуре, не чужды христианству и разделяются им. Достоинство личности, творчество, свобода, дерзновение - все это есть и в христианстве и по большому счету только там и может быть логически обоснованно. В стране, в которой, по верному наблюдению Воланда, "из каждого окна выглядывает по атеисту", действительно было бы мало уместно выяснение отношений разных религиозных традиций между собой┘ Но сейчас-то страна иная.

Сегодня мы живем в ином мире. На смену торжествующему атеизму пришел торжествующий оккультизм, и почти из каждого окна выглядывает уже не атеист, а только что вернувшийся из любимого им "астрала" представитель племени астралопитеков┘ И тут оказалась необходимой совсем иная интонация, не та, что была в книгах отца Александра Меня. Когда островкам христианства грозит быть проглоченными оккультной стихией, то уже не до поиска "общего". Время проводить границы, разделительные межи. Время конфликтовать. Христос не только Тот, Кого "ожидают все народы". Он еще и Тот, Кого отвергли жрецы всех народных религий. Он - для иудеев скандал и для эллинов безумие.

Но такова судьба миссионера: тот, кто говорит на языке современной ему культуры, оказывается слишком устаревшим, когда эта культура уходит. В нынешних же учениках о. Александра действует инерция мысли, инерция речи. Именно они слишком консервативны, слишком непеременчивы; и в новом мире они продолжают повторять миссионерские штампы ушедшей эпохи. Именно они несамостоятельны, ибо слишком подвержены влиянию модных газет и салонов. Именно у них не хватает толики протестантизма, то есть умения протестовать против мод и увлечений, против идеологических штампов, постоянного повторения которых требует новая цензура и новая идеология.

В свое время отец Александр Мень сделал много. В свое. Но сейчас - иное время. Он ушел вовремя. Вовремя означает: в то время, когда кончилась та эпоха, в которой он был своим. И еще он ушел вовремя - чтобы не быть втянутым в политику, чтобы не стать "партийным батюшкой", "духовником" "ДемРоссии" или "Союза правых сил", чтобы не быть размененным и оскверненным партийными и межпартийными разборками. Представьте, если бы он был жив в 1991-1998 годах... Его объявили бы новым Сахаровым, "совестью эпохи", его растаскали бы по митингам, "коллективным письмам" и предвыборным кампаниям. Лозунг "Голосуй или проиграешь!" был бы озвучен голосом отца Александра. Из него - в угоду партийной и газетной моде - постоянно вытаскивали бы негативные оценки деятельности Патриарха и "официального православия". Его превратили бы в защитника сект. Ему, человеку, бесконечно более умному, чем кружок московских "неообновленцев" пришлось бы из чувства партийной солидарности защищать их не слишком продуманные эксперименты и просто пошлости...

В общем, трудно быть миссионером. Но все равно - надо. И опыт неудач должен не останавливать, а помогать идущим. Отцу Александру Меню можно быть благодарным и за его ошибки.