Бонусы Белкина

В начале было подозрение: лучшие умы русской литературы объединились с хищным, беспринципным издательством, чтобы выращивать новых Акуниных. Но первые результаты проводимой под эгидой ЭКСМО премии "Повести Белкина" убеждают в обратном. Лучшие умы собирают с заслуженного, терпеливого издательства налоги, надобные для поддержания "дотационной литературы".

Короткий список премии расширен с ожидаемых пяти названий до шести. Попробуем угадать ради кого.

Ольга Славникова была в финале еще до того, как премию за повесть придумали. То, что из женщин получаются самые хорошие писатели, так же очевидно, как то, что мужчины лучше готовят мясо. Славникова - неоспоримый мастер: между кирпичами слов не вставить ножа. Ни одной небрежности и ничего случайного. Сальери. Наблюдательна и неленива: удаются как скупые метафоры вроде "ботинок, на которых застарелый слой обувного крема походит на шоколад", так и прихотливые конструкции: "Вес, это невидимое свойство неподвижных вещей, был теперь для Алексея Афанасьевича всего лишь способом взаимодействия с таким же, как и он, абстрактно-астрономическим центром Земли". Забавно, о чем это бишь?.. И, не успев вспомнить, о чем (бродсковщина какая-то), идешь дальше.

Проза Славниковой задавлена мастерством. Повесть "Бессмертный", как обычно, хорошо написана и плохо читается. Хорошо написана, потому что в ней есть сюжет (презентация композиции, а не последовательность событий) и нет набивших оскомину "личных переживаний". Хорошо написана, слишком хорошо для беллетристики и уж совсем чересчур - для "просто литературы". Все развешанные ружья стреляют (даже слишком старательно), сюжетные ручейки сливаются, актуальность (о, дайте, дайте мне обезьяну) в меру добавлена. Повесть совершенна по форме настолько, что по первым полутора главам можно восстановить все ее последующее содержание.

Неудивительно, что на всякого рода премиальных раздачах Славникова - вечно вторая. Пожалуй, ее и следует оставлять второй - при условии что первое место присуждаться не будет. Однако оно, как правило, присуждается, и мне ужасно любопытно, кто окажется "австралийским конькобежцем" на этот раз.

Может, Фаина Гримберг? Ее мемуары о поэтессе Татьяне Колисниченко настолько ужасны, что сразу ясно: в финал она протырилась неспроста. Романтическая история о девушке, которая писала стихи, курила много марихуаны и выпала из окна, поведана примерно таким образом: "Тата побила тарелки и целый месяц ее в ЦДЛ не пускали, но потом опять стали пускать. Тогда она плюнула в Вознесенского, и ее опять не пускали, а потом опять стали пускать┘" Духовный мир автора притягателен необычайно. Вот особенно характерная цитата: "Мне больше нравятся ее украинские стихи. Что же касается ее русских стихов, то, по-моему, мои - о ней - лучше. Она и сама говорила мне, что считает самыми интересными поэтами меня и Елену Шварц".

И еще, на бис: "Ко всем своим стихотворениям - ей, о ней - я ставила посвящение "С.М.". Это значит: "Солнцу моему". Это я узнала, что Глазков, когда посвящал стихи своей жене Росине Моисеевне, ставил "И.М.Л." - "Иночке моей любимой". Пятьдесят страниц подобных трогательных откровений.

Так уж не для Фаины ли Гримберг расширен короткий список? Хотя, принимая во внимание старую, как мир, задачу "открывать новые имена", счастливым победителем может стать и Андрей Геласимов с его типично графоманской (ну или, можно сказать, "тренировочной") недоповестью с хлестким названием и то ли родовыми, то ли трупными пятнами чего-то анатолий-алексинского.

Андрей Дмитриев с рассказом "Дорога обратно" тоже наверняка не случайно попал месяцем раньше в финалисты "самой профессиональной" премии имени Аполлона Григорьева, - видимо, человек очень хороший. Может, список специально удлинили ради рассказа? Дмитриев чрезвычайно "литературен", но эта литературность связана не с "памятью жанра", как у Славниковой, а со стилем: рассказ просто стилизован под литературу и ни на чем, кроме тени Пушкина, композиционно не держится. Недаром "образ няни" так взбесил прихотливого критика Ольшанского (www.topos.ru): совершенно неочевидно, что Пушкин Гекубе и что ей за вычетом Пушкина остается - какой такой катарсис.

У Анны Матвеевой огромное преимущество: ее квазидокументальная повесть "Перевал Дятлова" посвящена реальным - и трагическим - событиям. Но только посвящена. Это повесть о том, как автор собирается писать о погибших при невыясненных обстоятельствах свердловских туристах и даже вроде бы пишет (в тексте все время встречается многообещающее "пальцы стремительно защелкали по клавишам"), но вот только результат от читателя почему-то скрывается. Чтобы не десакрализировать трагедию?

Ровно наполовину "Перевал Дятлова" состоит из цитирования каких-то, вероятно, подлинных документов, по которым можно смутно догадываться о произошедшем. Другая половина - авторские рефлексии по поводу запаха пожелтевшей бумаги, "щелканья по клавишам" и периодического кормления кота Шумахера. Если это документальная повесть, то за такую работу деньги обратно. Если литература, то становится неудобно перед усопшими. Впрочем, если это Большая литература, то ладно: Большой литературе, как и большому спорту, следует быть имморальной. Шутка.

Сергей Бабаян с неталантливо названным произведением "Без возврата. Негерой нашего времени" приятно удивляет. На фоне прочего - так даже и восхищает. Или то собственные негеройские струнки задеты?.. История о том, как неудачник превращается в ригориста, а ригорист - в чудака на букву "м", приготовлена без вызывающих тошноту литературных специй. Приемы спрятаны, автор стоит в сторонке и не мешает - сначала проникнуться сочувствием (соучастием) к своему негерою, а потом обанкротиться вместе с ним. Это в высшей степени моральная история: из нее нет выхода, выход приходится искать самому - с миноискателем императива.

Кстати, насчет мин, да. Из повести становится ясно, "кто взрывает дома": не купленные за ящик бормотухи бомжи, а такие вот задавленные обстоятельствами чистюли - слишком нравственные, чтобы поступиться слезинкой ребенка, и недостаточно жестокие для того, чтобы быть человечными. Бабаяну удалось создать не просто обобщенный образ русского интеллигента на рандеву с девяностыми, но тип - социальный и нравственный тип того самого "негероя", которого нам так не хватало на протяжении всего литературного десятилетия и которого мы робко пытались угадывать то в пелевинских веселых картинках, то в нудных, как зубная боль, залежах "журнальной прозы".

Бабаян просто лучший. Но отдать премию лучшему было бы явным нарушением русских премиальных традиций.