Сменовеховцы и Россия. К 110-летию со дня рождения Николая Устрялова. Фрагменты

Радбрух (2).

Когда в моменты, подобные переживаемому ныне Россией и всем человечеством, слушаешь речи и читаешь статьи о спасительном значении права, неизменно ощущаешь величайшее несоответствие этих выступлений тому, что зовется "духом времени". Почтенные и сами по себе заслуживающие всяческого одобрения панегиристы правовых принципов в настоящее время удручающе напоминают собой тех полководцев, которые в разгар неудачного сражения начинают читать дрогнувшим солдатам лекции о пользе дисциплины, или того брандмейстера, который в момент пожара внушает хозяевам горящего дома правила осторожного обращения с огнем.

Право - полезный, необходимый элемент в жизни народов, и глубоко ошибаются те, кто, как наш Толстой, его недооценивают. Но в "критические" эпохи истории не оно движет миром. Оно безмолвствует в эти эпохи. Подобно статуе Свободы в дни конвента, оно "задернуто священным покрывалом", и чувство такта должно подсказать его служителям, что этого покрывала до времени нельзя касаться.

Великие войны, великие народные движения всегда воодушевляются внеправовым или сверхправовым мотивами. Никогда их нельзя уложить в формальные рамки права. Подлинная сила, добиваясь своего признания, апеллирует прежде всего к самой себе: ее стремление не знает чуждых ее природе, принципиальных сдержек - "Non kennt kein Gebot". Она сама - свой высший суд. Только тогда, когда закончена силовая переоценка ценностей, на историческую сцену возвращается право, чтобы регистрировать свершенные перемены и благотворно "регулировать прогресс"┘ до следующей капитальной переоценки.

Реальный пафос права - в "утрамбовывании" исторического пути. Непрерывность исторического развития в рамках права - вот основоположный постулат правовой идеи.

Однако утрамбовывающие машины, имеющиеся в распоряжении этой идеи, слишком легковесны, чтобы превратить в безукоризненно вылизанный тротуар волнистое, живописно-шершавое, терниями и розами усеянное поле истории.

***

Любопытно, что о "разуме государства" (raison d"Etat) говорят тогда, когда государственная власть нарушает право, учиняет "прорыв в праве", - 18 Брюмера Бонапарта (3), 3 июня Столыпина4, применение "clausulae rebus sic stantibus" в международном праве, - вот логика государства, его "эссенция". И когда эта эссенция непосредственно становится "историческою плотью", - мы имеем "новые рубежи", "новые этапы"┘

***

Но, ведь, это лишь нарушение "положительного права", от которого самой "идее права" ни тепло, ни холодно (возражение школы идеализма).

Нет, это, несомненно, также и обнаружение известного дефекта самой "идеи", т. е. рациональной концепции. Дело в том, что идея должна быть активной и творческой, - "реальность чистого долга есть воплощение его в природе и чувственности" (Гегель). Идея немощная и бессильная (только "релятивный принцип", только мыслимое "отнесение к ценности") не удовлетворяет конкретного сознания. Недаром отвлеченный нормативизм преодолевается нынешней наукой права (Еллинек (5), Кистяковский (6)).

Одним из существенных элементов содержания идеи права должна быть признана ее связь с действительностью, с "реальным рядом". Отсюда уразумение сущности понятия права, отсюда же - и точное определение границ (ограниченности) "правовой системы", - условий возможности применения юридических принципов.

***

Если современная наука государственного права приходит к выводу, что само государство, как стихия власти, "неисчерпаемо в юридических категориях" (Дюги (7) во Франции, Котляревский (8) в России), то что же говорить о всемирной истории вообще? В рациональных юридических формулах не выразить ее сущности: - "под нею хаос шевелится", и этого хаоса не изжить вплоть до ее конца.

"Хлеба и зрелищ!" - издревле кричали народные толпы, ниспровергая принцип "законной преемственности" правовых установлений. "Да приидет Царствие Твое!" - восклицала Церковь на заре средних веков, ополчаясь против земного права. "Моя родина - выше всего!" - заявляет боевой национализм, загораясь безбрежным планом и разрывая договоры, как клочки бумажек. "Да здравствует мир и братство народов!" - провозглашает современный интернационал, объявляя все "старое право" сплошным "буржуазным предрассудком", подлежащим насильственному слому.

И всем этим лозунгам столь же бесплодно противопоставлять абстрактный правовой принцип, сколь, скажем, нелепо было убеждать христиан ссылками на "дух" римского кодекса. "Иной подход", "разные плоскости"┘

Когда в мир входит новая сила, новая большая идея, - она проверяет себя достоинством собственных целей и не знает ничего, кроме них. Путь права - не для нее, она "обрастает правом" лишь в случае победы ("нормативная сила фактического"). Она рождает в муках, разрывая правовые покровы, уничтожая непрерывность правового развития ("Luecken im Recht"). Таково уже свойство "творцов новых ценностей", вокруг которых, по слову Ницше, "неслышно вращается мир".

***

В иерархии ценностей праву принадлежит подчиненное место. Выше его - нравственность, эстетика, религия. Большие исторические движения обыкновенно допускают известное "оформление" именно нравственными, эстетическими и религиозными категориями, но не правовыми. С точки зрения последних они иррациональны, и потому еретичны, отрицательны, злы. Вот почему юристы-догматики в массе обычно "ничего не понимают" в таких движениях. Их время приходит потом, когда нужно уже фиксировать результаты кризиса. Тут они, подобно гетовскому Вагнеру, все распределят по рубрикам, сопоставят, противопоставят┘ Не следует, впрочем, преуменьшать плодотворнейшего значения этой работы.

Если же преобразовать понятие права, перенести его всецело, как это делает например проф. Петражицкий9, в психический, внутренний мир человека, то тогда вообще нечего говорить о праве, как о ценности. Остается лишь известное психическое переживание, которое может быть изучаемо, но которое, очевидно, никак не годится в повелевающие, общеобязательные "лозунги"┘

Великие эпохи - акты суда Божия на земле. "Всемирная история - всемирный суд" (Гегель). Историческая сила, победившая в борьбе, есть историческая правда. Победителей не судят.

Для отдельных лиц отсюда, конечно, не вытекает вывод квиетизма или безграничного фаталистического оппортунизма. Пока идет борьба, ее исход еще не предрешен и этот исход зависит от поведения каждого из нас. Каждый из нас должен способствовать торжеству той силы, в которой он видит смысл очередной ступени всемирной истории. Он может ошибиться, но в момент действия ему не дано это знать.

Ибо "сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерок". Мы не можем знать итога нашей эпохи, ее "разума", ее значения в целом всемирно-исторического процесса. Но наши ошибки объективно столь же нужны истории, как и наши положительные прозрения: живая ткань прогресса без них была бы лишена узоров┘

Главное, нужно угадать действительную, подлинную силу, - в этом основная задача политического искусства. Следует при этом иметь в виду, что "сила не менее отличается от насилия, чем от слабости".

Подлинная сила всегда глубоко духовна прежде всего. За подлинной силой всегда стоит творческая идея.

* * *

Прогресс не есть гладкая дорожка. Человечество им искупает "первородный грех", свое роковое несовершенство, - "радикальное зло" (Кант). Прогресс есть прежде всего искупление. Вот почему он катастрофичен (предсмертная мысль Вл. Соловьева). Его катастрофы суть одновременно проклятие и благословение человечества: будучи следствием "испорченности" человеческой природы, они вместе с тем - залог ее исцеления.

Катастрофы порождаются торжеством "силы" над "правом". Путь права есть путь от одной исторической катастрофы к другой. Человечество отдыхает на этих переходах. Но будь они единственными, беспрерывными и бесконечными, история отдавала бы пошловатостью, - тою самой, от которой не свободны люди, больные "манией панюридизма". В ней не было бы трагизма.

Вот почему в периоды "исторических затиший", "исторических будней" люди тоскуют по бурям - "как будто в буре есть покой"...

Вот почему так проникновенно пишет Тютчев о блаженстве того,

И вот почему все истинно творческое в истории, как и в жизни, покупается не даром, рождается в страданиях.

Эту мысль выразил де-Мэстр (10) в намеренно-резких, но ярко запоминающихся образах:

"Следует обрезать ветви дерева, чтобы вырастить плоды. Цветы и плоды человечества получаются благодаря этой "срезке ветвей" (кровавые войны и потрясения). Кровь - удобрение для процветания того растения, которому имя гений" ("Considerations sur la France").

Бессмертным документом той же мысли является творчество нашего Достоевского. Эта же мысль в глубоком, хотя и чересчур напыщенном, чтобы не казаться вычурным, образе формулирована заключительной фразой гегелевской "Феноменологии Духа":

- "История, выраженная в понятиях, образует воспоминание и Голгофу абсолютного Духа, действительность, истину и достоверность его трона, без которого Дух был бы лишен жизни и одинок; лишь из чаши царства духов пенится для него бесконечность".

***

Великие эпохи - не суд над фактами перед трибуналом права, а суд над правом перед трибуналом всемирной истории.