Михаил Бабкин
На сайте Московского Патриархата 23 июня 2014 года опубликована вторая редакция проекта «Положения о монастырях и монашествующих». Первая была представлена для обсуждения 30 мая 2012 года и вызвала тогда же ряд замечаний автора настоящей статьи, главным образом в связи с умолчанием в нем о личном имуществе монашествующих и поступающих в монастыри (см. «НГР» от 20.06.12). Основная часть этих замечаний (кроме регламентации вопроса о личном имуществе игумена монастыря) была учтена разработчиками во второй редакции проекта. Вместе с тем в нем имеется и целый ряд противоречий и неопределенных формулировок в других аспектах жизни монахов.
В главе 7 проекта «Положения...», которая называется «Оставление монастыря или монашества», в пункте 7.1.1, с одной стороны, весьма подробно говорится о необратимости монашеских обетов. С другой – там же констатируется: «Оставление монашеской жизни ради мирских дел издревле воспринималось Церковью как нарушение нравственных и канонических норм и влекло за собой ряд последствий, отраженных в правилах и положениях церковных». При этом нет упоминаний об оставлении монашеской жизни «ради духовных дел». Такое умолчание фактически создает брешь, которая своим существованием опровергает обосновываемый в том же документе тезис о «необратимости» монашеских обетов.
Удивляет, что в проекте нет четко сформулированного, соответствующего букве монашеского обета целомудрия (девства) запрета на вступление монашествующих «в семейные отношения». Так, с одной стороны, в преамбуле к главе 7-й говорится: «Оставление монашества, согласно церковным канонам, является каноническим преступлением и подлежит определенному наказанию (епитимии), срок и мера которого определяется епархиальным архиереем с учетом особенностей каждого случая». С другой же стороны, в пункте 7.1.2 имеется фраза: «В современной церковной практике вопрос о действиях в отношении монашествующих, вступивших в семейные отношения, решается епархиальным архиереем по рассмотрении всех обстоятельств». При этом чуть выше сказано, что «отдельные святые отцы смотрели на брак таковых (то есть монахов, «поемлющих жен в общение брака и сожитие». – «НГР») с точки зрения икономии». Принцип же икономии состоит в неприменении церковных канонов или дисциплинарных правил в случае, если применение тех может вызвать соблазн; решение церковных вопросов с позиций снисхождения к соответствующим лицам.
В том же пункте 7.1.2 со ссылкой на церковные каноны говорится: «Если же инок или монах, находящийся в священном сане, дерзает оставить монастырь и вступить в брак после хиротонии, он извергается из сана». Однако нет упоминаний о монахах, находящихся в священном сане, но «дерзнувших вступить в брак после хиротонии» при несении послушания от священноначалия вне стен монастыря: служащих на приходах, в зарубежных духовных миссиях, преподающих в духовных учебных заведениях, а также возведенных в епископский сан. Для этих категорий, судя по букве проекта, возможны варианты с возможностью «семейных отношений».
Весьма неоднозначно сформулирован и пункт 7.3, в котором говорится о возможности «оставления монастыря без отказа от монашества». Он звучит так: «В церковной практике встречаются исключительные случаи, когда покидающий монастырь не имеет намерения отказаться от монашества. По рассмотрении всех обстоятельств епархиальный архиерей может дать благословение на оставление монастыря с сохранением права ношения монашеских одежд и монашеского имени, участия в Таинстве Евхаристии и, в будущем, совершения над таким монахом монашеского отпевания».
Согласно таким формулировкам, возможен следующий вариант: 1. Принявший монашество, покидая монастырь, не имеет намерения отказаться от монашества; 2. Он «вступил в семейные отношения» (см. формулировку вышеупомянутого пункта 7.1.2); 3. Такому лицу епархиальный архиерей по рассмотрении всех обстоятельств «может дать благословение» сохранить право «ношения монашеских одежд и монашеского имени, участия в Таинстве Евхаристии и, в будущем, совершения над таким монахом монашеского отпевания».
Таким образом, вопрос о монашествующих, «поемлющих жен в общение брака и сожитие», отнесен на усмотрение архиереев. И варианты решений о таких лицах, согласно букве рассматриваемого документа – от извержения из сана и назначения епитимии до оставления служить в монашеском образе. То есть монашествующие при определенных условиях (главное из которых, по существу – архиерейское «прощение, благословение и любовь»), согласно рассматриваемому проекту «Положения...», могут вступать в «семейные отношения». И обсуждаемый документ предоставляет широкие возможности для продолжения монашеского служения монашествующим, «поемлющих жен в общение брака и сожитие».
В том же документе обращают внимание и такие слова преамбулы к главе 7-й: «Принятие монашества является канонически необратимым». Зачем внесено слово «канонически»? С учетом сказанного выше ясно, что на практике возможны и варианты. Тем более если вспомнить об известной «игре канонами», сводящейся к тому, что церковными канонами можно обосновать буквально что угодно.
В проекте «Положения...» имеется и еще одно существенное новшество: облеченные в рясофор причисляются к монашествующим. Так, в той же преамбуле к главе 7 говорится: «Принявший пострижение любой степени (в рясофор, мантию, великую схиму) изменяет свой канонический статус и считается вступившим в монашеский чин». А в пункте 6.3.2 о рясофорном постриге говорится: «Вопрос о том, какой статус – мирянина или монашествующего – имеют получившие монашеский постриг, поднимался на протяжении многих столетий, в том числе в России». И далее сказано: «Причисление рясофоров к монашествующим основано на следующих свидетельствах…» (перечисляются литургические, канонические и святоотеческие свидетельства). Однако нет никаких упоминаний о том, что рясофоры, то есть постриженные в неполное монашеское пострижение, относятся к мирянам! При том что они определялись именно как таковые до 1917 года как в российском законодательстве, так и в определениях высшего органа церковного управления – Святейшего Синода. Так, согласно указу Синода от 21 июля 1804 года, запрещено было именовать монахами лица, постриженные в рясофор (Полное собрание законов Российской империи. Т. XXVIII. СПб., 1830. Ст. 21408. С. 463–464). В определении Святейшего Синода от 21–31 декабря 1853 года констатировалось, что пострижение в рясофор «пострижением в монашество ни в коем случае не может быть считаемо», а в определении от 8 августа 1873 года было сказано фактически то же: что постриженные в рясофор в монашеском звании не состоят и пользуются всеми правами, как и миряне (Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 209. Д. 1576. Л. 474–479 об.). Указом Синода от 9 сентября того же 1873 года послушникам монастырей было запрещено до пострижения их в монашество «носить иноческое одеяние и принимать другие имена, под опасением строгой за сие по закону ответственности, как за принятие не принадлежащего имени и звания» (цит. по: Самуилов В. Рясофор. (Историческая справка) // Прибавления к Церковным ведомостям. СПб., 1905. № 42. С. 1788–1789).
В целом, если обсуждаемое «Положение о монастырях и монашествующих» будет принято в существующем на сегодняшний день виде, церковная жизнь наполнится существенными новшествами.
