Без покаяния

В последний путь Александра Солженицына провожали президент Дмитрий Медведев и премьер-министр Владимир Путин. Только Патриарха Алексия II на похоронах не было.
Фото Reuters

Шли и пели «Вечную память» и «Со святыми упокой┘». Давно похороны писателя не вызывали такой общественный резонанс в России. Да и за рубежом. Письма и телеграммы соболезнования от ведущих политиков мира. Не остались в стороне и церковные круги. Папа Римский Бенедикт XVI выразил соболезнования по случаю кончины Солженицына. Прошли поминальные богослужения и в храмах Московского Патриархата. По контрасту вспоминается отпевание Анны Ахматовой в Никольском соборе в Ленинграде, когда священники, как рассказывают очевидцы, молились об упокоении души «болярыни Анны». Но тогда это был искренний порыв искренне верующих пастырей. А сейчас?

Торжественно-официально звучало обращение Патриарха Алексия II, зачитанное на траурной церемонии архиепископом Орехово-Зуевским: «Александр Исаевич возвышал свой голос в защиту свободы слова, за сохранение русского языка и культуры, духовное и нравственное возрождение, укрепление семьи и сбережение народа. Многое он сделал и для того, чтобы религиозная свобода стала не декларативным понятием, а реальным достоянием духовной жизни российского народа».

Будто и не было «Великопостного письма» 1972 года, обращенного к Патриарху Пимену, будто и не призывал Солженицын к покаянию и возрождению Русской Церкви: «Мы теряем последние черточки и признаки христианского народа – и неужели это может не быть главной заботой русского Патриарха?

По любому злу в дальней Азии или Африке Русская Церковь имеет свое взволнованное мнение, лишь по внутренним бедам – никогда никакого. Почему так традиционно безмятежны послания, нисходящие к нам с церковных вершин? Почему так благодушны все церковные документы, будто они издаются среди христианнейшего народа? От одного безмятежного послания к другому, в один ненастный год не отпадет ли нужда писать их вовсе: их будет не к кому обратить, не останется паствы, кроме патриаршей канцелярии»!

Справедливости ради стоит отметить, что Александр Солженицын не был первым, кто заговорил о болезнях современной РПЦ. Было до него два знаменитых письма священников Глеба Якунина и Николая Эшлимана (1965 и 1966 годов), заявление архиепископа Ермогена (Голубева) 1967 года. Последний, в частности, прямо писал о ненормальных отношениях между Патриархией и советским правительством, противоречащих принципу отделения Церкви от государства. Но письмо Солженицына было письмом всемирно известного писателя. Оно имело больший резонанс. Да, известность в определенной степени гарантировала безопасность. Но и ответственность тоже была значительнее. И именно после него появляется Жалоба духовного Собора Почаевской лавры 1973 года, Письмо Леониду Брежневу епископа Полтавского и Кременчугского Феодосия (Дикуна) 1977 года. В нем епископ призывал прекратить антирелигиозную клевету, оскорбляющую чувства верующих, а также избавить Церковь от гнетущей опеки государства. Впрочем, в отличие от владыки Феодосия нынешний Патриарх Алексий к числу религиозных диссидентов не принадлежал. Вот что говорил тогда еще митрополит Таллинский и Эстонский Алексий (Ридигер) на заседании Синода РПЦ 30 июля 1968 года, где по настоянию властей был осужден архиепископ Ермоген (Голубев), обращаясь к опальному архиерею: «Вы нанесли большой вред Церкви как внутри страны, так и за рубежом. Этот вред, нанесенный Вами, надо исправить, стереть, изгладить». Да, до другого призыва Александра Исаевича «Жить не по лжи» 1974 года тут далеко┘ А ведь Солженицын не требовал от других (но не от себя!) обличать неправду режима или болезни Церкви. «Не участвовать во лжи, не поддерживать ложь» призывал писатель не только в одноименном памфлете, но и в статье того же года «Образованщина». Там же Солженицын призывал и к раскаянию («раскаянию и самоограничению»).

Что мешало святейшему Патриарху Алексию покаяться за своего предшественника Патриарха Пимена, так и не ответившего великому писателю? Напомним, что письмо было послано частным порядком по почте и лишь по прошествии определенного времени, достаточного для ответа, пущено в самиздат. Да и за сотрудничество Церкви с советской властью покаяться не мешало. Когда РПЦ, по сути, являлась филиалом МИДа (где отделение Церкви от государства?), а Патриарх Алексий I в новогоднем послании 1957 года осуждал противников Египта в Синайской (Суэцкой) войне или выступал в поддержку ввода советских войск в Чехословакию 21 августа 1968 года. Почему Церковь так и не поддержала призыв архиепископа Виленского и Литовского Хризостома (Мартишкина), заявившего на Архиерейском соборе 1992 года о необходимости Церкви очиститься от этой печальной страницы прошлого?

Вся церемония прощания не отменяет один простой факт. После президентского указа об увековечении памяти писателя Церкви не оставалось ничего иного, как воздать ему пышностью похорон. Всю ночь перед похоронами студенты Московской духовной семинарии читали над гробом Солженицына Псалтирь. В последний путь Александра Исаевича провожали 12 священников во главе с викарием Патриарха, архиепископом Орехово-Зуевским Алексием (Фроловым). Вместе с семьей писателя у гроба стояли президент России Дмитрий Медведев и премьер-министр Владимир Путин, только Алексия II на прощании с почившим не было... После прекрасного хорового пения в соборе Донской иконы Божьей Матери возле могилы прозвучал троекратный салют почетного караула солдат Московской военной комендатуры. Играл военный духовой оркестр. Ведь прежде чем стать писателем, Солженицын воевал, прошел боевой путь от Старой Руссы до Восточной Пруссии.

А что же Церковь? Ведь предстоятель РПЦ мог бы в своем лице совершить акт символического покаяния народа. Над гробом бывшего зэка Александра Солженицына подобное покаяние было бы уместно.