В присутствии клоуна

Умный и грустный.
Фото Reuters

Есть имена и величины, которые кажутся вечными, постоянными. Казалось, что умрет Феллини – и рухнет как минимум итальянский кинематограф, со смертью Трюффо канет в Лету французский, а без Бергмана прикажет долго жить все мировое кино.

Возможно, это просто совпадение по времени и по обстоятельствам, но после Феллини итальянский кинематограф удостаивался эпитета «великий» только в контексте прошлого. Тлеет французское кино. Теперь стало страшно за все мировое. Ингмар Бергман умер тихо, как и умирают в 89 лет.

Через час после смерти Бергмана одно из агентств передало: «Умер культовый режиссер Ингмар Бергман». Еще не положенный в гроб, он уже в нем перевернулся. Что можно вульгарнее и уничижительнее сказать про великого художника, создавшего не просто свой собственный, неповторимый художественный мир, но и наполнивший его глубоким философским смыслом? Считается, что Бергмана сложно смотреть и понимать. Ничего подобного. Бергман необычайно прост и увлекателен. Пересмотрите (а кто не видел – посмотрите), скажем, «Земляничную поляну». Разве что-то запутанное и непростое есть в истории пожилого профессора, решившего в предчувствии скорого конца совершить путешествие в молодость? Сейчас бы это ничтоже сумняшеся назвали road movie. Или разве не захватывающе, сродни детективу, смотрится «Фанни и Александр»? Бергмана ценили и понимали не только специалисты, синефилы и интеллектуалы. Шесть раз он номинировался на «Оскара», а американские академики любят простоту. Правда, ни разу не получил.

Еще по молодости он смело ворошил самые «неприступные» темы, отважно вступая в своих картинах в полемику с самим Господом Богом, оттачивая в словах и метафорах свое видение смысла жизни, ни на чем, впрочем, не настаивая. Как настоящий художник и интеллигент, он ставил вопросы, отвечать на которые предлагал зрителю. Или не отвечать, как не отвечал он сам. В России, а раньше в Советском Союзе, про Бергмана слышали многие, но знать его никто толком не знал. В советские времена, кроме «Осенней сонаты» с потрясающим дуэтом Ингрид Бергман и Лив Ульман, его фильмы не крутили. Ну еще бы – у него не было внятной гражданской позиции, как нам объясняли, сплошная безыдейщина. Большей чуши придумать трудно. Только человек с абсолютно продуманным и четким взглядом на мир, с расставленными жизненными акцентами мог создать такой фильм, как «Змеиное яйцо» – метафорическое повествование о зарождении фашизма. Возможно, Бергман не знал, в чем смысл бытия, но кто может похвастаться, что знает? Зато он точно знал, в чем ужас фашизма, хотя никто из его близких непосредственной жертвой фашизма не был.

Бергман – один из последних художников той поразительной, уже почти ушедшей плеяды, когорты, как еще их назвать? – увы, всякое слово, поставленное рядом с этими именами, становится пошло-пустым, но тем не менее – художников, для которых существование в искусстве было болезненной, счастливой и тяжкой необходимостью. Феллини, Росселлини, Антониони, Трюффо, Бергман... Остался пока один Антониони... Они были с искусством и со зрителем на вы, каждую секунду отдавая себе отчет в той мере ответственности, что возложена на талант, но не опускаясь до шамкающего мессианства, как это стало модно потом. Всякая метафора дышала жизнью, была на своем месте, выверена до последней клеточки. Бергман терпеть не мог пустой искусственности и открыто клеймил за нее священную корову мирового кинематографа Орсона Уэллса, не понимая, в чью голову пришло назвать «Гражданина Кейна» лучшим фильмом всех времен и народов. И Антониони недолюбливал – «скучно и непонятно».

Как было бы хорошо, если бы они не умирали, а оставались бы где-нибудь всегда, пусть невидимые и недвижные, но такие необходимые сейчас, когда все мерила готовы пустить с молотка, закопать, забыть. Один из последних фильмов Бергмана назывался «В присутствии клоуна». Всякий художник отчасти клоун. Как правило, грустный и умный. И перед ним стыдно делать гадости и глупости. Но клоуны – вот беда – уходят. Свято место остается пустым.