Роман Уколов.
Новые ряды одинаковых могил.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)Фоторепортаж
Кузбасс в очередной раз похоронил горняков. Все, как и два месяца назад после аварии на шахте «Ульяновская». Снова траур, снова похоронные процессии, снова выступления официальных лиц, обещающих, что никто не останется без поддержки. Ряды свежих могил на кладбищах и 38 семей с вдовами, сиротами и безутешными родителями. Все как тогда, только что-то неуловимо изменилось за два месяца. Город уже не так остро переживает беду. На автобусных остановках не обсуждают возможные версии случившегося, а день траура явился для многих полной неожиданностью.
Гибель 38 шахтеров не стала на этот раз общей бедой, коснувшись лишь родных и близких погибших. Такое впечатление, будто город, привыкший жить в ожидании горя, начинает привыкать и к самому горю.
ПДК горя
В маленькой двухкомнатной квартире на первом этаже типовой 9-этажки пахнет валокордином и ладаном. На лестничной площадке стоят две крышки гроба. Входные двери открыты. В квартиру постоянно входят и выходят люди. У подъезда стоит машина «скорой помощи». Две семьи потеряли в той трагедии двух кормильцев, мужей, отцов. Горнорабочий Владимир Медведков мог уйти на пенсию 3 года назад, в 50 лет, но как говорят его знакомые, пенсии в 3 тыс. руб. было явно недостаточно, чтобы содержать семью, помогая двум дочерям.
В одной бригаде с Владимиром работал его 27-летний племянник, горнорабочий Павел Смакотин. Их товарищи говорили, что Владимир сам привел племянника в профессию и стал его наставником. По словам знакомых, их семьи всегда были очень дружны и всегда поддерживали друг друга в трудную минуту. В самый тяжелый для них час прощания они тоже решили быть вместе.
Вдова Павла Екатерина все время молчит. На ее заплаканном лице не отражаются никакие эмоции. Красные, припухшие глаза устремлены куда-то сквозь присутствующих. Подходя к гробу, она тихо садится у изголовья, теребит край савана и тихо плачет. «Даже не причитает. Совсем сил не осталось», – шепчет пожилая женщина в черной косынке. Дочку Павла – 6-летнюю Полину на прощание и похороны не взяли. Было бы очень жестоко, если бы девочка увидела папу в таком виде. На головах погибших практически не осталось волос. Бордовые пятна ожогов покрывают их лица. В квартире стоит вязкая тишина. Кажется, будто концентрация горя достигла здесь своего максимального значения и вот-вот что-то произойдет.
Срыв происходит во дворе, когда гробы выносят и устанавливают перед подъездом. «Володенька, зачем же ты так! Как же мы теперь без тебя, – рыдает в голос вдова Владимира Медведкова. – Это ж ты все для нас, все для девчонок своих старался». Она прикасается к изуродованному лицу мужа: «Как же тебе больно-то было. Да за что же это!» Рядом стоят его дочери. «Папочка, милый папочка, почему же ты от нас уходишь», – причитает младшая Олеся. Старшая Анна пытается успокоить ее, обнимая за плечи. Вдова Павла Екатерина постоянно поправляет саван и смотрит на мужа. «Пашенька, миленький мой, – причитает она срывающимся голосом. – Как же так, как же так». Когда сотрудники ритуального бюро подходят к гробам, чтобы нести к катафалку, младшая дочь Владимира еще долго не отходит от своего отца. «Не уносите. Ну, пожалуйста, не уносите его», – просит девушка.
Дальше все происходит, как в тяжелом дежавю. Как два месяца назад. Длинная процессия движется по усыпанной цветами дороге. За гробами, поддерживая друг друга, идут родственники, следом друзья, коллеги, соседи. Потом по городу в сопровождении машин ГИБДД едет длинная автоколонна из четырех автобусов и полутора десятка автомобилей.
На сельском кладбище близ деревни Атаманово вырыты две свежие могилы. На земле лежат два деревянных креста. Последнее прощание, короткая речь представителя шахты, и могильщики несут крышки гробов. Женщины начинают рыдать. «Не закрывайте, ну я прошу вас, подождите немного, – выкрикивает заплаканная Олеся. – Не закапывайте его, там же так холодно». «Паша, Пашенька. Не могу, тяжело-то как. За что же это, Господи», – причитает Екатерина. Их пытаются успокоить, поддерживая под руки, отводят в сторону. Гробы опускают в могилы, наступившую тишину нарушает только стук, с которым комья земли падают на их крышки.
Для каждого своя пуля
«Жалко Пашку. До чего ж парень хороший был», – говорит молодой человек лет 25. «Она, знаешь ли, особо не выбирает, кто хороший, кто нехороший», – как бы отвечает ему другой, чуть постарше. Разговорились. Оказалось, что оба работают на «Юбилейной», только в разных бригадах. На вопрос, не собираются ли увольняться после такого случая, оба пожали плечами. «А куда увольняться? Тут особо выбирать не приходится, – говорит первый, представившийся Андреем. – Вы думаете, что молодежь туда за романтикой идет? Да просто некуда больше. Кому в институт поступить удалось или с родственниками в других городах повезло, те как-то устраиваются, валят отсюда. А я вот школу закончил, потом армия. И куда мне теперь? Учиться? А семью кто кормить будет? То-то». «Вы нам такие вопросы не задавайте, – продолжает его приятель Сергей. – Мы на них уже давно себе ответили. Те, кто мог уйти, ушел после «Ульяны». А те, кто остался, наверное, уже никуда не уйдут. Человек, он же ко всему привыкает, даже к войне. Значит, и к этому привыкнуть можно».
Параллели между войной и шахтерской работой возникали в беседах с горняками не раз. Возле проходной «Юбилейной» мы встретили трех шахтеров, возвращавшихся со смены. В беседе выяснилось, что они хорошо знакомы с некоторыми из погибших и даже жили с ними по соседству. Разговор о причинах аварии очень быстро закончился фразой: «Да не важно, почему оно взорвалось. Если метан есть, он рано или поздно взорвется». На вопрос: «Как же вы спускаетесь в шахту, если знаете, что смертельного риска не избежать?» – горняки горько ухмыльнулись. «Надеемся. На Бога, на авось. Кто-нибудь да вынесет. Тут ведь как на войне – для каждого своя пуля. Там, на взорвавшемся участке, 44, кажется, работали, а погибли 38. Ну вот тут все и надеются, что в другой раз и они окажутся в числе тех шестерых».
«Если бы была тут другая работа с такой же зарплатой, то многие, наверное, ушли, – продолжает другой шахтер. – А так палка о двух концах получается. С одной стороны, надо семью кормить и детей на ноги ставить, а с другой – каждый день рискуешь их сиротами оставить. У меня брат на «Ульяновской» работает, так ему после того взрыва жена ультиматум поставила. Или он с шахты уходит, или она от него┘ Он поначалу все отмахивался, а вчера с ним разговаривал, говорит, начал работу искать. Но я не думаю, что он уйдет. Сейчас, чтоб жену успокоить, что-нибудь поищет, а потом вся эта шумиха утихнет и поиски его закончатся. Ему ж 48 лет уже. Куда его еще возьмут кроме как на шахту».
Это может показаться удивительным, но не только знакомые погибших шахтеров, даже те, кому чудом удалось выжить, не могут однозначно заявить, что оставят смертельно опасную работу. В 29-й горбольнице Новокузнецка мы побеседовали с Михаилом Толкалиным, который работал на том самом участке и выжил, как он сам говорит, благодаря необъяснимому чуду. «Мне просто повезло. Я незадолго до взрыва как раз в эпицентре был, – рассказывает Михаил. – Потом почему-то решил в хвост лавы пойти, кое-что там доделать. Только дошел – и бабахнуло. Если б немного задержался, вы б со мной уже не разговаривали. Там бы и остался вместе со всеми».
То, что было дальше, Михаил помнит смутно. «Я даже не успел понять, что произошло. Послышался какой-то хлопок, показалось, будто погас свет, а потом только почувствовал удар по голове и отключился, – продолжает шахтер, с трудом поворачивая вместе с корпусом перевязанную голову. – Когда пришел в себя, первое, что почувствовал, – лежу под завалом и воздух горячий-горячий. Из-под породы выбрался, жара еще сильнее стала. Со мной рядом мастер работал, я его звать стал. Слышу, откликается. Помог ему выбраться, стали самоспасатели искать. Ничего не нашли, все посрывало. По дороге еще одного из нашей бригады нашли, у того ожоги были, на ногах почти не стоял. Когда в основной ствол вышли, там дышать полегче стало. Из другой бригады там кто-то подошел, помог нам. Так до клетей добрались».
«Не вы первый мне этот вопрос задаете, – горько улыбаясь, сказал Михаил, когда я спросил его, вернется ли он в шахту. – Не знаю. Когда на «Ульяне» взрыв был, я крепко об этом задумался. Вот только ничего хорошего не надумал».
Синдром горняка
Психологи пока не дали никакого названия «шахтерскому синдрому». «Вы не думайте, это не болезнь и не расстройство какое-то, – заявил нам психиатр, дежуривший возле Новокузнецкого центра судебно-медицинской экспертизы, где проходило опознание погибших. – Просто люди привыкают к такому образу жизни. Повышенный уровень опасности постепенно становится для них привычным, то есть нормальным. Действительно как на войне, если хотите». О своей работе специалисты рассказывают неохотно. «Нам тут особо делать нечего, – продолжает другой, сотрудник областной психиатрической больницы. – Сейчас к этим людям не надо лезть с беседами. Они просто не готовы к ним. Большинство просто не слышат окружающих. Некоторые находятся в ступоре. Им надо дать покой и немного времени, чтобы пережить свое горе, свыкнуться с ним. Наша работа начнется потом, когда кто-то не выйдет из депрессии, у кого-то начнут развиваться какие-то расстройства. Тут мы сможем им помочь. А пока только успокоительные дать, от давления что-нибудь».
На шахте сейчас работает госкомиссия, которая выясняет причины аварии. Но сможет ли это спасти от следующей катастрофы? К моменту трагедии уже были известны причины аварии на «Ульяновской», сделаны выводы, проведено огромное количество инспекций и проверок. «Странное дело, – говорит Михаил Толкалин. – Автоматика исправно работала. За смену два раза метан поднимался, и напряжение отключалось. Я сам потом подключать ходил. А в этот раз не сработала».
На второй день после аварии губернатор области Аман Тулеев заявил, что работа шахт останавливаться не будет. А это значит, что, несмотря на результаты проверок и выводы комиссии, шахтеры снова спустятся в забой.
«Южкузбассуголь» может остаться без лицензии
Юристы Ростехнадзора начали подготовку к процедуре отзыва лицензии у компании «Южкузбассуголь», на шахтах которой («Ульяновская» и «Юбилейная») за два с небольшим месяца погибли 149 человек. Как сообщили вчера в пресс-службе межрегионального управления Ростехнадзора по Сибирскому федеральному округу, речь идет не о временном приостановлении лицензии, а об ее полном аннулировании. Обращение в суд будет подано после проведения внеочередных инспекций на шахтах компании «Южкузбассуголь», которые займут от трех недель до месяца. В Ростехнадзоре пояснили, что вопрос об аннулировании лицензии связан с тем, что на шахтах компании неоднократно выявлялись грубые нарушения промышленной безопасности. Губернатор Кузбасса Аман Тулеев считает, что отзыв лицензии приведет к негативным социально-экономическим последствиям. По его словам, от работы компании зависят 60 тыс. человек с учетом членов семей горняков. Кроме того, по словам Тулеева, от такого решения могут пострадать и семьи металлургов, работающих на Новокузнецком и Западносибирском металлургических комбинатах, куда «Южкузбассуголь» поставляет сырье. Это еще 150 тыс. человек.
Новокузнецк–Москва
 Родные горняков никогда не знают, вернутся ли те из забоя. Фото Арсения Несходимова (НГ-фото) Фоторепортаж |
