Олег Никифоров
Таяние вечных льдов открывает широкие перспективы для эксплуатации богатств на Северном полюсе.
Фото Хорста Ваккебарта
Арктические углеводороды – это спасение для России или авантюра? Именно так можно поставить этот вопрос после недавней презентации среднесрочного прогноза развития газового рынка Международного энергетического агентства (МЭА), который был представлен в рамках программы «Газового дня» в Энергетическом центре бизнес-школы Сколкова. С одной стороны, прогноз звучит достаточно оптимистично, поскольку потребность мировой экономики в газе в перспективе до 2015–2020 годов будет увеличиваться. С другой стороны, согласно этому же докладу, необязательно, что российский газ при этом будет востребован в тех объемах, которые планируются в Кремле. Напомним, что еще совсем недавно за право разработки шельфа развернулась острая борьба между госмонополиями, которые пока имеют преимущественное право на его эксплуатацию, и частными компаниями, такими как ЛУКОЙЛ и «Башнефть». Оно и понятно. Ведь общие запасы углеводородов шельфа составляют около 100 млрд. тонн условного топлива, из которых около 80% – газ и около 70% запасов сосредоточены в недрах Баренцева, Печорского, Карского и Охотского морей. Понятно также, что исследования, предсказывающие увеличение мирового спроса на газ, хорошо известны и в Кремле, и в штаб-квартирах российских нефтяных и газовых корпораций. Но, как всегда, черт кроется в деталях.
Увеличение мирового потребления газа связывается, согласно докладу, с наблюдающимся сейчас замещением нефти газом, и прежде всего в электроэнергетике. Косвенным свидетельством такого положения являются сегодня такие факты, как снижение добычи нефти ведущими международными нефтяными корпорациями. Такими как, например, ВР и Shell, при одновременном взрывном увеличении этими же корпорациями, добычи газа. Так что, по словам представлявшего доклад директора департамента газа, угля и электроэнергетики МЭА Ласло Варро, их можно будет скоро называть вместо нефтяных газовыми корпорациями. Но это только внешняя сторона дела, и касается она не всех газовых рынков.
Сейчас принято говорить о газовой революции. И действительно, в МЭА полагают, что это не просто образное выражение, а такое развитие событий действительно имеет место. Газовая революция связывается не только с бурным увеличением спроса в отдельных регионах мира, но и ростом предложения, прежде всего связанного с добычей нетрадициционного (как сланцевого, так и попутного) газа на территории США, а также с резким увеличением предложения сжиженного газа Катаром. Как известно, факторами, способствующими росту добычи нетрадиционного газа, являются как постоянное удешевление и улучшение технологии его добычи, так и высокие цены на нефть, делающие добычу такого газа рентабельным. Ожидается, что в перспективе (а именно после 2017 года) США смогут поставлять за пределы своей страны до трети нынешнего российского экспорта газа. Правда, при этом 60% добываемого американцами газа будет потребляться на месте. Это связано с такими факторами, как замещение угольной генерации в США газовой и постепенный перевод автотранспорта на газ. Как же может отразиться складывающаяся ситуация на России?
Для России основным зарубежным потребителем газа пока является Европа. Это в принципе отражает и мировые тенденции в потреблении газа в целом, когда Европа стоит по газовому импорту на первом месте, за ней идет регион Юго-Восточной Азии и Океании и догоняющий их Китай. Но в настоящее время для Европейского континента характерен суживающийся газовый рынок. Понятно, что причин для этого несколько, в том числе и экономические и финансовые трудности, переживаемые Евросоюзом. При всем при этом, по мнению Джонатана Стерна, председателя Газовой программы Оксфордского института энергетических исследований, европейцы не прочь и дальше покупать газ, в том числе и российский, хотя европолитики на всех перекрестках кричат о необходимости диверсификации поставок. Но все дело в цене. Европейские фирмы хотели бы покупать российский газ по более низким ценам, чем предлагает «Газпром», и не по газпромовской формуле: бери или плати. Именно этим объясняются многочисленные арбитражные процессы, в которые сейчас вовлечен наш газовый монополист. В этом плане британский профессор уверен, что рано или поздно «Газпрому» придется перейти в торговле с Европой на спотовые цены, если он хочет сохранить за собой хотя бы часть этого рынка, поскольку, как он выразился в своем докладе в Сколкове, с одной стороны, в Европе не верят, что ЕС будет нуждаться в больших количествах газа, а с другой – европейские политики считают газ «немодным и непопулярным топливом». Раскрывая подоплеку такого на первый взгляд странного подхода, профессор разъясняет, что газ трудно в отличие от ВИЭ субсидировать, да и против субсидий именно на развитие альтернативных источников энергии избиратели вряд ли будут возражать.
Конечно, политическая ситуация в Европе – это одна сторона дела, а условия ведения бизнеса и действительные потребности экономики – другая. В данном случае есть смысл привести мнение начальника Управления структурирования контрактов и ценообразования ООО «Газпром экспорт» Сергея Комлева, которое он высказал корпоративному газпромовскому журналу: «Свои надежды европейцы связывают с первой моделью ценообразования, получившей название англосаксонской. В своем классическом виде она действует в США, где нефтяная привязка отсутствует, цены определяются на торговых площадках (хабах), а импортные контракты на поставку СПГ включают в себя право на переадресацию, если цены хабов не устраивают экспортеров. Ведь никто, подписывая контракт, не знает и не может знать наверняка, какой будет цена газового контракта на следующий день. Правом на переадресацию газа на другие рынки сегодня широко пользуются поставщики СПГ в США, где имеются явные признаки перепроизводства, вызванного бумом сланцевого газа». Сегодня трудно доказать, какая формула ценообразования правильная и какая будет в конечном итоге найдена. Скорее всего все будет определяться конкретной ситуацией на конкретном рынке. Избытка газа пока в Европе нет, и газпромовская формула определения цены на основании спроса и предложения поэтому кажется предпочтительнее. Кроме того, не секрет, что именно долгосрочные контракты позволяют производителю планировать свою инвестиционную деятельность. А в случае России это обстоятельство играет особую роль, поскольку новые месторождения газа находятся в труднодоступных местах и требуют значительных инвестиций. И пойдет ли газовый поставщик на такие риски неопределенности в отношении будущего рынка сбыта при изменении формулы определения цены на газ, сейчас сказать трудно.
Кроме того, возможные риски для российских поставщиков газа возрастают, поскольку в Европе с российским газом конкурируют другие энергоносители. И дело не во французской или британской ядерных программах. По данным МЭА, страны ЕС тратят на развитие возобновляемых источников энергии до 50 млрд. евро в год. Но было бы ошибочным думать, что конкурентом для российского газа являются ветровые установки или гелиостанции. По данным МЭА, замещение угольной генерации газовой в США приводит к росту экспорта американского угля в Европу. Причем экспорт американского угля на сегодня даже оказывается выгоднее экспорта сжиженного газа (СПГ), поскольку строительство установок по сжижению газа дороже поставок угля. Единственным ограничением использования европейцами американского угля может стать охрана окружающей среды, а конкретнее – стоимость квот на выброс парниковых газов.
Вместе с тем, по мнению участников конференции, с российской стороны условия по сбыту газа на европейском рынке складываются не в нашу пользу. Она неблагоприятная с точки зрения политики, динамики спроса, ценового фактора, наличия конкурентов. И если с 1990 года Россия неуклонно увеличивала поставки газа в Европу, то глобальный экономический кризис 2008 года прервал эту тенденцию. Как считает Татьяна Митрова, один из авторов фундаментального исследования, сделанного в Сколково относительно перспектив европейского газового рынка, там происходит «фазовый переход». Конечно, прежде всего это ожидаемое падение спроса на газ в Европе еще на 6%, но и растущая конкуренция со стороны СПГ, который уже покрывает до 20% потребностей Европы в газе. Самая сложная ситуация для российских поставщиков может сложиться после 2015 года, когда ожидается новая волна предложения СПГ из Северной Америки, Австралии и Восточной Африки.
Поэтому энергетическое будущее Европы будет определяться рядом пока труднопрогнозируемых факторов, и российским газовикам, наверное, действительно стоит обратить более пристальное внимание на другие регионы мира. Хотя и в Китае, и в Японии, которые также являются в перспективе крупными потенциальными потребителями российского газа, ситуация на газовом рынке тоже определяется рядом взаимопротиворечащих и пока труднопрогнозируемых факторов.
Для России проблема строительства дополнительных веток трубопроводов в рамках «Северного потока» или вообще сооружение «Южного потока», а также разработка газовых месторождений Севера и Арктического региона, конечно, определяются перспективными потребностями Европы (а также Китая, Кореи, Японии и ЮВА) в газе, но не только. Речь идет о выигрыше конкурентной борьбы с поставщиками газа из Центральной Азии, а в перспективе и из США и Австралии. Дискуссия в Сколково показала значительную неопределенность в ближайшей перспективе мировых газовых рынков. Поэтому единственным разумным выходом для России является в этой ситуации максимальное снижение углеводородной зависимости бюджета. К сожалению, по мнению ряда экспертов, сейчас наблюдается как раз обратная картина.
Однако было бы все-таки несколько упрощенным видеть только одну, углеводородную сторону проблемы освоения Арктики. Хотя, по оценке российского Минприроды, на 01.11.11 перспективные углеводородные ресурсы Арктического шельфа равны 66 млрд. т.у.т., из которых 9,0 млрд. т.у.т приходится на нефть. Главное заключается в том, что глобальное потепление может в недалекой перспективе сделать свободным ото льда Северный морской путь, который тогда составит конкуренцию Суэцкому и Панамскому каналам. Однако, если, например, расстояние, проходимое судами из порта Мурманск в порт Иокогаму (Япония) через Суэцкий канал, составляет 12 840 морских миль, то Северным морским путем – только 5770 морских миль. Подсчитано, что грузопоток может увеличиться с 2012 до 2019 года в 10 раз, а позже – в 20, до 50 млн. тонн в год, а это кардинально изменит экономические перспективы как Арктики, так и Восточной Сибири.
