Алексей Хайтун
Экономические потери после катастрофы в Мексиканском заливе сопоставимы с долями процента оборота мирового рынка энергоресурсов.
Фото Reuters
20 апреля 2010 года в Мексиканском заливе на буровой разведывательной платформе Deepwater Horizon компании Transokean – дочерней структуре транснационального конгломерата BP («Бритиш Петролеум») произошла авария. Погибли 12 человек, платформа уничтожена пожаром, произошел неконтролируемый выброс нефти с глубины 1200 м.
Экологические последствия, по оценке президента США, катастрофические: под угрозой побережье трех штатов, загрязнение может распространиться на весь южный регион США, включая национальные парки в дельте Миссисипи. Последствия катастрофы должны затронуть мировой рынок нефти и газа.
Если трезво взглянуть на ситуацию, то экономические потери после катастрофы в Мексиканском заливе сопоставимы с долями процента оборота мирового рынка энергоресурсов. Последствия аварии в Мексиканском заливе связаны с «качеством» аварии.
Во-первых, шельфовое бурение – наиболее сложный процесс в разведке ископаемых углеводородов, тем более на глубинах более километра, а не 200–300 метров, как в Северном море. Нужны прорывные технологии бурения. Потребуются крупные затраты в техническую и программную базу, которые повлияют на мировую цену энергоресурсов.
Во-вторых, для каждого района добычи необходимо иметь в «горячем резерве» свободные технические ресурсы, рассчитанные на экстремальные условия ликвидации аварий: суда, платформы с буровыми установками, различного рода устройства для закупорки скважин. А также быстро мобилизуемый персонал, на практике освоивший технологии аварийных работ. Ни свободных аварийных мощностей, ни аварийной команды в Мексиканском заливе не было. Восстановительные работы затянулись, теперь речь идет о трех месяцах для возврата к статус-кво. Потеряны немалые средства, но и аварийный резерв потребует ресурсов, на порядок увеличит страховые взносы и прямые затраты компаний. В конечном счете это отразится на себестоимости добычи и цене.
В-третьих, скважины в заливе имели и имеют политическое значение: обеспечить энергетическую независимость США от внешних поставщиков, например, Венесуэлы. В США имеется сильное экологическое лобби, соответственно авария негативно отразилась на освоении месторождений региона: распоряжением президента США закрыты работы на 30 разведывательных скважинах, не только на юге, но и у берегов Аляски. Соответственно возросли шансы для альтернативной энергетики. Пока она неконкурентна с нефтедобычей, но после аварии появились новые финансовые альтернативы.
Наконец, нефтяные выбросы затронут широкий круг стран: здесь, в Мексиканском заливе, зарождается Гольфстрим, воды которого донесут нефтяное пятно до российской Новой Земли. Естественно, многие страны захотят получить компенсацию, и она будет включена в цену нефти.
В первом приближении для нашей страны-экспортера результаты техногенной катастрофы в Америке скорее позитивны: если возрастут цены на нефть, Россия просто получит дополнительный доход. На этапе, когда основные экспортные потоки ее нефти идут со старых сухопутных месторождений, дополнительных расходов не предвидится. Бурение на российских шельфах не слишком развито (только программа «Сахалин», кстати, с привлечением технологий и экспертов того же BP), поэтому крупных потерь в связи с усложнением технологий морского бурения для России вроде бы не ожидается.
Но будет заблокирован технологический аспект развития нефтяной промышленности, поскольку крупные вложения в технологии безопасного шельфового бурения пройдут мимо – в транснациональные компании. В первую очередь пострадают арктические проекты добычи нефти и газа, возможно, усложнятся требования к проектируемым подводным работам на шельфах Балтийского, Черного и даже Каспийского морей; сейчас и работы на Каспии будут подчиняться международным правилам.
На перспективу ситуация может осложниться: Россия намерена выйти на арктические шельфы, прокладывать подводные трубопроводы. Это создаст объективную потребность в передовых технологиях.
Уже сейчас возникают проблемы с согласованием прокладки трубопроводов: через экономические зоны европейских государств «Северный поток», Nabucco, Новороссийск–Бургас через Черное море, мимо Польши и Балтики, проектируемый «Южный поток». А также и через шельфы азиатских стран – при выборе трассы Транскаспийского и Прикаспийского газопроводов. Разумеется, требования к газопроводам отличны от стандартов нефтепроводов. Но мировая тенденция после катастрофы ужесточит требования и к ним.
Известно, что подводные маршруты неэффективны: за семь лет эксплуатации Blue Stream федеральный бюджет недополучил 3,8 млрд. долл., тогда как наземный газопровод Ямал–Европа принес 14,5 млрд. долл. налоговых отчислений. Наиболее известный проект Nоrd Stream неконкурентоспособен даже по сравнению с доставкой сжиженного сланцевого газа из США танкерами. А если ужесточение требований к энергетической безопасности повысит цену строительства и эксплуатации?
Наибольшие трудности могут возникнуть при разработке арктических шельфовых месторождений. Если мировые стандарты безопасности работ на шельфе изменятся – проектировщики будут вынуждены ужесточить требования к строительству и эксплуатации Штокмановского проекта, что повысит себестоимость добычи и транспорта продуктов.
Следующим этапом развития отечественной нефтегазодобычи намечен выход на месторождения акватории Восточно-Сибирского, Чукотского, Бофорта морей и сопредельных Полярной Азии территорий. Здесь, в рамках Азиатско-Американского мегабассейна, предполагаются гигантские месторождения нефти и газа. Степень разведанности бассейна низка, работы усложняются вечным обледенением и глубинами арктических морей – до 1500 м. Природа Арктики уязвима для антропогенного вмешательства. Ясно, что уже на стадии разведочного бурения потребуются жесткие меры безопасности, из-за чего высокие заявки на ресурсы могут быть пересмотрены в сторону крайнего удорожания. Таким образом, авария в тропиках, в другой стране, ставит под сомнение рентабельность освоения российской Арктики.
Повышение затрат на энергетическую безопасность морского бурения неизбежно повлечет за собой общее удорожание технологий в нефтегазовом секторе.
