Азиатская энергетическая кооперация

Проблема объединения энергосистем стран Северо-Восточной Азии получила реальное воплощение в 2002 году во время третьей международной конференции АЕС в Иркутске. Тогда был подписан тройственный протокол намерений России, Южной и Северной Кореи, но это соглашение не было официально поддержано правительством Северной Кореи, хотя исследования показали высокую потенциальную эффективность международной энергетической кооперации для каждого участника. Россия заинтересована в энергетической кооперации. Во-первых – это благотворное влияние на общее экономическое и социальное развитие Восточной Сибири и Дальнего Востока. Во-вторых – это использование для решения международных проблем высокого интеллектуального потенциала отечественных специалистов, имеющих опыт в области создания и эксплуатации мощных и сложных энергетических инфраструктур на территориях большой протяженности – от районных энергосистем до Единой электроэнергетической системы СССР, успешно функционирующей и в условиях СНГ, то есть перешедшей в статус международной.

Производство электроэнергии у потенциальных ее импортеров в 2004 году составляло в миллиардах кВт-ч: Китай – 2187, Япония – 1110, Южная Корея – 374, Северная Корея – 18,5, Монголия – 3,1 при соответствующем показателе в Сибири и на Дальнем Востоке 261 млрд. кВт-ч. Очевидно, что, во-первых, максимальной электроемкостью обладают внутренние рынки Китая и Японии, во-вторых, для обеспечения потенциально возможного экспорта необходимо существенное наращивание генерирующих мощностей на востоке России.

ЛЭП для экспорта

Скелет Объединенной электроэнергетической системы стран Северо-Восточной Азии (ОЭС СВА) должны образовать шесть магистральных международных ЛЭП (см. таблицу). Суммарная выдаваемая из России мощность оценивается в 20 ГВт (для сравнения: мощность трех ГЭС Ангарского каскада – 9 ГВт), требуемые инвестиции – до 14 млрд. долл. Все эти цифры заслуживают доверия, поскольку получены в проектах, выполненных в 90-х годах специалистами России, Японии, Южной Кореи и Монголии.

Передача электроэнергии в страны Азии нашла отражение в проекте развития востока России до 2020 года, подготовленном Институтом региональной политики. Там упомянуто, что ОАО «ГидроОГК» рассматривает варианты строительства Южно-Якутского гидроэнергетического комплекса (это четыре ГЭС общей мощностью 5002 МВт на притоках реки Алдан). Южно-Якутский ГЭК предназначен не столько для покрытия нужд Республики Саха и Дальнего Востока, где стоимость электроэнергии на привозном угле самая высокая в стране, – но в перспективе должен обеспечить экспорт электроэнергии в страны Азиатско-Тихоокеанского региона, где только китайское направление предусматривает увеличение поставок из России с нынешних 500 млн. кВт-ч до 30–60 млрд. кВт-ч в год. Здесь просматриваются варианты ЛЭП 500 кВ через Сахалин в Японию на Хоккайдо (предложено РАО «ЕЭС России» еще в 1997 году) и через Зейскую ГЭС (или Нерюнгринскую ГРЭС) в Китай. РАО рассчитывает привлечь 20,2 млрд. руб. инвестиций в завершение строительства Бурейской ГЭС под долгосрочные экспортные контракты, заключенные «Интер РАО ЕЭС» на поставку электроэнергии в Китай. Про Богучанскую ГЭС в проекте сказано, что инвестиции в ее достройку в рамках Богучанского электрометаллургического объединения (БЭМО) оценены в 42,8 млрд. руб., выход на проектную мощность 3000 МВт предполагается в 2012 году, схема выдачи мощности, кроме снабжения ближайших потребителей в Кежемском и Богучанском районах, предусматривает сооружение ЛЭП для обеспечения западной части Нижнего Приангарья и Иркутской области. Среди четырех инвестиционных проектов федерального уровня, прошедших конкурс в июне 2006 года, фигурирует БЭМО – для него выделяются 34 млрд. руб.

Однако для создания механизма энергетической кооперации в СВА необходимы следующие условия: стабильная энергетическая политика этих стран, инвестиционная привлекательность проектов, двойственные и многосторонние международные соглашения, государственные гарантии для международных проектов, поддержка со стороны международных банков и фондов.

Китай как потенциальный партнер

Член-корреспондент РАН, заведующий отделом электроэнергетических систем Института систем энергетики имени Л.А.Мелентьева СО РАН Николай Иванович Воропай рассказал о своем понимании перспектив развития отношений с Китаем как с потенциальным партнером России в области электроэнергетики.

– Николай Иванович, понятно, что видимый, измеряемый показатель международной экономической интеграции – может быть, ее основная цель, смысл – это обмен продукцией: экспорт и импорт товаров, балансируемый с помощью конвертируемой валюты. Качественный показатель – структура этого самого экспорта-импорта. Но и электроэнергия – это ведь не «конечный продукт»: с использованием электричества можно выплавлять алюминий и много чего еще производить.

– Да, конечно: электроэнергия – это продукт лишь одноступенчатого «передела» добытого топлива или сконцентрированного водного потока. Можно вывозить продукт следующего передела – алюминий в слитках или в виде столовых ложек, если этот продукт будет конкурентоспособен на мировом рынке. Но электричество – оно ведь и конечный продукт тоже, потребляемый в виде освещения, отопления, нагрева и охлаждения чего-то, привода транспортных средств, так что┘ При этом такое сырье для получения электричества, как водный поток, неистощимо, и если есть свободные мощности на гидроэлектростанциях – то есть холостой сброс, слив воды мимо турбин, – то почему бы сливаемую воду не переделать в электричество и за его невостребованностью не продать?

– Но ведь холостые сбросы, невостребованность электричества имеющихся ГЭС – это в общем-то не круглогодично, это во время максимального стока при переполнении водохранилищ, запасающих «голубое сырье» для выработки электричества потом, когда потребуется. Зимой мощности ГЭС не хватает, запасы воды срабатываются, и нагрузку берут тепловые и атомные электростанции, «сырье» для которых исчерпаемо – так ведь?

– Безусловно так, но в данном конкретном случае – выдаче электричества в Китай, на восток, точнее, на юго-восток, – есть один «системный пустячок», один нюанс. Если в Сибири и России в целом максимум потребления энергии – это зима, поскольку в наших климатических условиях значительная доля энергии расходуется на отопление, то на юге – это летнее «отопление наоборот»: кондиционирование, охлаждение воздуха в производственных и жилых помещениях, охлаждение свежих пищевых продуктов. Иными словами, максимумы потребления энергии на севере и юге находятся в противофазе.

– Получается, что к системному выигрышу от перетоков электроэнергии в меридиональном направлении при сдвиге максимумов ее потребления за счет поясной разницы времени добавляется выигрыш широтный?

– Понятно, что Восток – дело тонкое. Но если китайцы снимут не только пиджаки (естественно, я утрирую), то летний максимум потребления энергии все равно будет нарастать вместе с увеличением общего ее расхода при заметном росте численности населения, тенденция которого явно сохранится на видимую перспективу. Причем рост этот наблюдается и прогнозируется именно в тех районах, где нужно кондиционирование.

– А насколько надежен Китай как покупатель нашей электроэнергии?

– Что касается потенциальных конкурентов на китайском рынке, то их, похоже, пока нет. Южная Корея и Япония сами энергодефицитны и могут рассматриваться как потенциальные импортеры российского электричества. Индия и государства Центральной Азии – так теперь именуют бывшие наши среднеазиатские республики, – они в принципе могли бы настроиться на экспорт электроэнергии, но ЛЭП от них были бы несопоставимо длиннее, чем из Сибири. К тому же упомянутые республики с Китаем не граничат, нужен международный транзит, специфические проблемы которого проявились – точнее, резко обострились – при транспорте российских газа и нефти в Западную Европу.

– Международная кооперация и интеграция – это хорошо, но даже в Европе, где экономические связи имеют явно более чем столетний стаж, в «само собой» сформировавшемся Евросоюзе «вдруг» появились проблемы стыковки.

– Что ж, все это верно, но, во-первых, и на Востоке уже «сама собой» идет кооперация в культурном, политическом и экономическом пространствах (глобализация неизбежна, от нее не спасут ни океаны, ни пустыни, ни локальные протесты). Во-вторых, международные энергетические коммуникации способствуют выравниванию «менталитетов». Причем конфликты при трансграничном транспорте энергоресурсов (типа того, который был у России с соседями на западе), выявляя «узкие места», позволяют укреплять систему соответствующим шунтированием транзитных коммуникаций. А это повышение одновременно и политической, и технической надежности системы «выдача–передача–получение».

Иркутск