Антон Зверев
Анатолий Каспржак: «Мы думаем, что обязаны противостоять изменениям, происходящим вокруг школы и в профессиональной деятельности учителя. Мы же – должны с этим работать».
Фото с сайта www.hse.ru
Студенты называют его «великий АГ» (по имени-отчеству: Анатолий Георгиевич). Основатель первой в РФ педагогической гимназии любит и знает школу до тонкостей, несколько лет руководил Ассоциацией инновационных школ и центров России. Что касается стратегических проектов государства, к ним он относится реалистично («Те, кто ругает ЕГЭ, не видели задания»). О наиболее острых проблемах развития общего образования в России с кандидатом педагогических наук, журналистом Антоном ЗВЕРЕВЫМ беседует заслуженный учитель РФ Анатолий КАСПРЖАК.
– Анатолий Георгиевич, в 1989 году вы были одним из трех директоров московских школ, которые восстановили в Советском Союзе гимназии, закрытые как явление в 1919 году. В какой степени современный облик гимназии в России оправдывает ваши надежды?
– Мы стремились к тому, чтобы школы отличались друг от друга; нас категорически не устраивало понятие «единая общеобразовательная школа». Как следствие, группе директоров школ Московский комитет образования предложил разработать проекты образовательных учреждений различных видов. Так появились новые советские школы-гимназии. Мы не списывали их с дореволюционных прототипов, хотя не избежали этого полностью. Попытались сначала ввести в учебные планы древние языки, но обнаружили, что эти устаревшие модели малоэффективны.
На определенном этапе стало понятно, что гимназия образца конца 80-х – начала 90-х – социальный проект. В результате реформ экономики зарплаты советского профессора (500 руб.) и кандидата наук (320) превратились в ничто. В этих условиях гимназии стали выполнять роль своеобразного института социальной защиты семей, сохранивших образовательные традиции.
При этом проектировщиками было допущено несколько ошибок. Мы, например, так и не добились того, чтобы в Типовое положение об образовательном учреждении гимназия вошла как отдельный, самостоятельный вид. Существительное «гимназия» де-юре превратилось в имя собственное, на законодательном уровне такого вида учебного заведения сегодня просто не существует.
– Согласно исследованию Института образования «Высшей школы экономики» десятилетней давности, типичный директор школы в России представлял собой тогда даму 40–55 лет, которая работала в сельском учреждении на полную ставку, но с дополнительной педагогической нагрузкой. А как выглядит портрет директора сегодня? Удается совмещать директорство с преподаванием?
– Прежде всего в некоторых городах за истекшее десятилетие произошло объединение школ. Если в 2014 году среднестатистический директор управлял коллективом численностью от 500 до 1200 учеников, то сейчас он руководит всеми, кого можно разместить в здании, да еще и несколькими дополнительными корпусами. В таком контексте он фактически не занимается преподаванием: у него на это просто нет времени. По сути, он превратился в руководителя небольшого РОНО, занимающегося разработкой стратегии образовательного развития на подведомственной территории. Теперь его главная задача – создание команды управленцев и распределение полномочий. Поэтому сравнение портрета директора тех лет с нынешним теряет смысл.
К этому добавились цивилизационные изменения. Еще 10–15 лет назад мои коллеги гордились тем, что устанавливают стеклянные двери и стены, сквозь которые видно, что делается на уроке. Теперь все, что творится в классе, мы видим, потому что у школьников есть гаджеты. Ты ничего сделать не можешь, не оставив никакого следа. Это меняет сам характер труда педагога. Многие школьные директора уже давным-давно ведут прием не с открытой дверью, как это делалось в мои времена, а записывая встречу на видео, чтобы избежать обвинений во взятке или в незаслуженной обиде ребенка его родителя.
– К слову, большинство россиян не поддержали идею сократить срок обучения в старшей школе на один год. Как вы относитесь к феномену позднего взросления и глобальной инфантилизации общества?
– Отношусь, как к дождю. Понимаете, мы постоянно думаем, что обязаны противостоять изменениям, происходящим вокруг школы и в профессиональной деятельности учителя. Мы же – должны с этим работать.
Если родители подростка оберегают свое чадо как ясельную кроху, то почему он не станет инфантильным? За него же все решения принимают взрослые. Закончились занятия – доложи, пришел домой – напиши эсэмэску.
И это еще не все. Сейчас появились электронный журнал и дневник. Чем гордятся разработчики: в тот самый момент, когда учитель ставит школьнику отметку, его мама или папа получают SMS. У меня вопрос: это хорошо или плохо? С моей точки зрения, плохо. Потому что «опубликованная» информация лишает ребенка возможности повзрослеть. Когда люди моего поколения получали «нежелательную» отметку, то по пути из школы решали, скрыть или сообщить ее родителям. В момент этих переживаний и происходило взросление.
Ребенок практически нон-стоп находится в «прозрачном мире» под бдительным контролем старших.
– Как же вернуть сегодняшнему школьнику утраченные позиции?
– В некоторых современных умных школах искусственно имитируют риск. В одной из немецких школ, например, в рамках предмета «Вызов» старшеклассникам предложили разработать и реализовать социальные проекты. Группа девочек решила, что займется волонтерством в Швеции, добравшись туда на велосипедах. Им выдали деньги; взрослый, которому запрещалось вмешиваться в процесс, находился рядом. Самое интересное читать дневники путешественниц. Выяснилось, что на первой же заправке весь свой бюджет они пустили по ветру (истратили на еду), что велосипед надо обслуживать, что их английский язык никуда не годится.
Резюме: с инфантилизацией можно и нужно справляться. Давайте попробуем моделировать ситуации, в которых ребенок имел бы возможность взрослеть.
– Но вернемся к инициативе помощника президента РФ Владимира Мединского об урезании длительности обучения…
– Думаю, Владимир Ростиславович, формулируя такое предложение, посмотрел на систему образования как на изолированную. Как следствие, вполне разумное предложение: сокращение продолжительности обучения в школе. Но если учесть, что продолжительность жизни в России растет, что через 25 лет, по данным ВОЗ, пожилых россиян станет больше, чем молодых, то выяснится, что это сделать невозможно.
– А как это связано – старение населения и стандарты длительности обучения детей?
– Просто. Меньше становится рабочих мест, в первую очередь тех, которые могут занять выпускники. Добавим к этому, что с увеличением возраста выхода на пенсию вакансий на рынке становится еще меньше. Остаются два варианта: либо молодых людей продолжать учить в школе, либо – особые рабочие места им создавать. Им же нельзя «работать больше 4 часов в день», надо постоянно находиться «под присмотром взрослых» и т.д. При этом рассчитывать на то, что у выпускника сегодняшней школы будут пользоваться популярностью места, не требующие от исполнителя специальных навыков, на мой взгляд, не приходится. И что тогда мы можем им предложить? Коробочки склеивать?
Школа закладывает основы – как для ума, так и для души. Сосредоточивая внимание на количестве лет обучения, мы исключаем из образовательного дискурса куда как более значимые вопросы, определяющие шаг развития школы. Мы такое уже проходили в начале нулевых, разрабатывая концепцию 12-летней школы. Сам в этом принимал участие, пока не понял, что продолжительность обучения детей в школе определяет экономика. Наша же задача – придумать, что делать с молодыми людьми в тот отрезок времени, который будет нам определен извне.
