Педагогика должна быть национальной

На фото Михаил Богуславский. Фото сайта oreluniver.ru

О том, почему в России объявили Год Ушинского и за что мы называем его отцом русской педагогики, с обозревателем «НГ» Натальей САВИЦКОЙ беседует доктор педагогических наук, профессор, член-корреспондент Российской академии образования Михаил БОГУСЛАВСКИЙ.

– Михаил Викторович, два события определили тему нашего разговора. Только что завершилась научная конференция в Российской академии образования, посвященная изучению наследия Константина Дмитриевича Ушинского, 200-летие которого мы отмечаем в этом году. Из недавнего диалога министра просвещения Сергея Кравцова с детьми и директором школы выяснилось, что об Ушинском и ученики, и учителя знают крайне мало. В чем главное значение наследия Ушинского?

– Самое главное – он первым поставил ту задачу, которую сегодня озвучило наше правительство и которая стоит перед нашим государством: создание самобытной, суверенной российской системы образования. Почему мало знают ученики и сам директор об Ушинском и его педагогическом творчестве – это наследие недавнего прошлого, когда отечественная педагогика не была так остро востребована, как сейчас.

– Ушинский был по образованию юрист. Не мешали ли формированию его взглядов несистемные знания по педагогике?

– Не стоит преувеличивать несистемный характер педагогических знаний Ушинского. На протяжении многих лет он преподавал в образовательных учреждениях разного типа и имел большой опыт как педагога, так и руководителя учебных заведений. Он работал в разных сферах: в системе, как бы сейчас сказали, среднего профессионального образования и в учреждениях социального типа, там он был инспектором Гатчинского сиротского института. Это был целый образовательный корпус, который принимал на воспитание и обучение детей с нуля до института подготовки педагогических кадров. Он работал в элитном образовательном учреждении – таком как Смольный институт благородных девиц, на должности руководителя и преподавателя.

Кроме того, когда он работал в Гатчинском институте, там у него в кабинете была хорошая педагогическая библиотека. В ней, конечно, имелось собрание произведений западных авторов, прежде всего немецких, поскольку в Германии была хорошо развита педагогика. И, свободно владея языком, он все это перечитал.

– Выдающегося педагога часто прогоняли с мест работы. И не потому, что он обладал неуживчивым характером, а скорее всего потому, что он ломал стереотипы. Вот и в Смольном он тоже ломал систему женского образования. Если бы не Ушинский, что было бы с женским образованием?

– Мы прекрасно понимаем, что есть субъективный и объективный характер его увольнений. Действительно, он обладал осознанием своей высокой миссии, осознавал себя как человека, который должен и может максимально послужить своему Отечеству. И на каждом месте стремился все модернизировать, реформировать и привести в лучшее состояние. Отмечали: вот пришел он в Смольный, и как будто свежий ветер туда ворвался. И в Гатчинском сиротском институте, где он только начинал свой профессиональный педагогический путь, было так же. Насколько он мог что-то изменить, он по мере сил делал это и в Демидовском юридическом лицее. Везде он вводил нововведения.

И везде его действия встречали сопротивление. Прежде всего со стороны консервативной части педагогов: на фоне его и его сподвижников консерваторы-преподаватели проигрывали, и это им не могло нравиться. Не нравился он и руководителям, которые видели в нем конкурента и боялись потерять свое место.

Что касается женского вопроса, то он находился в эпицентре проблем тогдашней России. Женщины были вообще отсечены и от среднего образования, и уж тем более от высшего. Единицы из них уезжали за рубеж, получали там высшее образование. Ушинский был практически первым, кто выступил за систематическое женское образование. Впрочем, и в правительственных кругах были люди, которые поддерживали эту идею. Но он был первым, кто на своем опыте показал, как надо и как можно модернизировать женское образование: не выращивать невест, а готовить образованных граждан России, образованных матерей, личностей. И базовые основы, которые он тогда заложил в Смольном, получили позже широкое распространение. Перед Февральской революцией в России появилось сразу несколько высших учебных заведений, где учились женщины.

– Проведя несколько лет в Европе, Ушинский пришел к выводу, что заимствование воспитательных систем другого народа невозможно. Но почему?

– За те пять лет, что он был за границей, он объездил много стран. За границу он был отправлен, чтобы как раз изучить опыт женского образования. Но круг его интересов был гораздо шире. И там он пришел к выводу, что не только школы должны быть национальными, но и педагогика должна быть национальной. До приезда туда он считал, что педагогика носит интернациональный характер.

В основе педагогики лежит специфика национальной ментальности народа, и заимствовать напрямую педагогические идеи чужой страны нельзя. Но формы и методы – можно. Кстати, он очень не любил педагогическую систему Германии, считая, что они готовят торгашей и предпринимателей. Также к Франции он тоже относился с подозрением, считая их педагогику «галантерейной». Она сводилась, по мнению Ушинского, к внешним отношениям между людьми, отношениям мужчины и женщины, не несла мощного образовательного педагогического заряда. Так что, прожив за границей, он пришел к выводу, что педагогика должна носить национальный характер. Что мы сегодня с вами и ощутили в полной мере.