Обучение детей перемещается из школ в классы-студии. Фото Игоря Стомахина/PhotoXPress.ru
Настали времена – даже академики теряются, глядя, как второкурсники «получают знания, которые к четвертому курсу уже устаревают». Известный ученый, вершитель учительских дум, с нотками озабоченности констатирует в одном из СМИ: «Мы должны готовить следующие поколения к тому, чего не знаем сами». В другом, таком же тревожно-упадочном памфлете тот же оратор уже без экивоков называет родную страну «территорией непонятного завтра».
Непонятного? Или непонятого?
Слышу психолингвиста, профессора СПбГУ Татьяну Черниговскую в программе «На что способен мозг» и не верю себе: прямо готовый ответ разочарованному мэтру педагогики. Будущее россиян, по ее версии, в общих чертах вполне очевидно. Это огромный безлюдный завод-автомат, где за работой умной техники «следят четыре с половиной человека – смотрят, чтобы компьютеры медным тазом не накрылись». Другой вопрос: чем тогда занимаются остальные жители страны?
«Как-нибудь убивают время – это теперь единственная их задача, – с грустью отвечает крупнейший специалист в области теории сознания Татьяна Черниговская. – И начинают разрушать себя». Выхода нет? Есть. Некоторые педагоги называют этот выход – условно, конечно, – «дача».
Дача (чисто внеурочный образ бытия), где смысл всего происходящего придумывает сам дачник и списать решительно не у кого. Самое время пояснить, что «дача» в нашем прочтении это не отдельный клуб, студия или кружок, открытый для особо одаренных лиц, притом уже определивших будущий род занятий (как полагают некоторые академики), а поминутно и всем доступная система жизни детворы, ищущей себя на лоне свободных досугов и увлечений.
Между прочим, именно «дачной педагогике» в какой-то степени мы обязаны рождением космической отрасли. Ее основатель Сергей Королев со школьной скамьи занимался в модельном, столярном, астрономическом и математическом кружках, ходил на гимнастику и бокс в спортивный клуб, а в 15 лет руководил планерным кружком. То есть пользовался не одним, а сразу всеми «дачными возможностями» одновременно. Да разве он один! Тогда это была широчайшая сфера приложения талантов, их саморазвития, расцвета, поиска.
Совсем другого рода эксперимент, но чрезвычайно любопытный в плане понимания потребностей «дачного поколения», состоялся в ностальгически-застойном 1979 году в одном из лучших пионерских лагерей того времени – «Маяке» Академии педагогических наук СССР во главе с Олегом Газманом. Ровно на десять дней лагерь преобразился в гигантскую дачу, созданную по сценарию, который предложили пионеры. В пору, когда вся страна маршировала в ногу на линейках, дерзкий почин лагеря-новатора граничил с преступлением. Вместо обычных трудовых десантов и творческих дел – сачки, гамаки, дискотека. А под занавес – незабываемый «Пионерский выходной», составляя программу которого дети буквально истязали старших, пытаясь запросить мероприятие, от которого те отмахнулись бы с ужасом.
«Интересно, что никто не смог придумать ничего такого, что нельзя», – поразился на итоговом педагогическом совете писатель Симон Соловейчик, один из очевидцев пионерской дачи. «Лучше не вычленять «дачу», а иметь ее в лагере органически, – подытожил Газман. «Тогда нужен фантастический набор кружков. Не пять, а двадцать пять. Надо относиться к кружкам как к «даче», – предположил Соловейчик.
Эти догадки кажутся очень простыми и до смешного наивными. Но они оказались пророческими. В 1988 году агентство Reuters распространило громоподобную весть. Всемирное исследование Института Гэллапа по географии (а затем и по другим предметам) показало, что эффективно грызть гранит науки в школе способны лишь 10% людей. А что же делают за партой остальные – потенциальные «дачники»?
«Это потерянное поколение! Как можно не найти на карте Тихий океан, который охватывает 33% площади Земли? И о каком будущем мы говорим, если народ не понимает даже, где он находится сегодня?» – гремел на завтраке, устроенном для прессы в Вашингтоне, глава Национального географического общества Джилберт Гровнор.
Так что наше советское понятие «дачник», похоже, не имеет ни географических, ни исторических границ. Учитывая этот факт, доцент МГУ Милослав Балабан разработал в 1992 году модель школы, вбирающую в себя и «класс», и «дачу», в которой наработки Соловейчика и Газмана обрели глубочайшие теоретические корни и весьма практичные решения. Ученый назвал свой проект «Школа-парк» – сеть классов-студий, открытых на вход и на выход. И предсказал в теоретических расчетах, что именно свободный доступ в студию и выход из нее переводит все процедуры школьного образования из средств воздействия в ассортимент эффективных услуг, предлагаемых клиенту.
Теперь, вместо того чтобы годами вырезать на последней парте имя хозяина, дети смогли официально уйти в «парк» и, не теряя даром времени, искать себя в ремеслах и искусствах.
Воплотить на практике эти идеи впервые удалось в московской «Школе самоопределения» А.Н. Тубельского в начале нулевых. Не хватало одного: гибкой системы финансирования, стимулирующей педагога к накоплению детских визитов. И вот в 2003 году в школах столицы появилась электронная карта ученика, которой можно теперь расплатиться – из государственных денег – как полисом едва ли не за что угодно: от классики жанра до самых диковинных студий и увлечений. Кто первый?