Фото Reuters
Глава Франции Эмманюэль Макрон заявил в интервью изданию Tribune, что в его понимании лимит в два президентских срока подряд – это прежде всего ограничение для избирателей. Менять Конституцию он не намерен. И, как говорит Макрон, его слова не нужно воспринимать как декларацию желания идти на третий срок (второй у него истекает в 2027 году). «Но, когда мы вносим запреты в закон, мы каким-то образом отбираем часть свободы у суверенных избирателей», – заявил глава республики. Французская пресса сообщает, что президент высказывается на эту тему не первый раз.
Такого рода заявления, конечно, могут превратить Макрона в удобную мишень для критиков западной демократии. После такого легко сказать, что европейские политики – закамуфлированные автократы: хотят продлить свое пребывание во власти, при возможности были бы рады менять под себя законы и установления, недовольны давно существующими процедурами и правилами. Однако само представление о том, что демократия держится на благородной принципиальности политиков, – ненужная идеализация, на которой никто и не настаивает.
Правила, среди которых есть и ограничение на два президентских срока подряд, как раз основаны на антропологическом пессимизме и недоверии к благородству помыслов отдельных политиков. Можно представить себе, что к власти в отдельно взятой демократической стране приходит почти святой человек, противостоящий всем соблазнам, соблюдающий принцип независимости всех институтов, не переписывающий в своих личных интересах или интересах своего окружения ни один закон. Однако суровый прагматизм демократических институтов и норм в том, что ждать такого человека не стоит. Систему нужно защитить от реальных политиков и их желаний, чтобы не отрезать от нее в перспективе целые сегменты общества.
В некоторых, причем даже не европейских, странах ограничение по срокам еще более строгое. Так, в Чили, пережившем времена правой диктатуры, переизбираться на второй срок нельзя вовсе. Даже самый популярный политик может вернуться в кресло главы государства, но выждать четыре года. Однако это достаточно радикальный пример, в большинстве демократических стран два срока считаются нормальным компромиссом. Избиратели могут обновить мандат успешному руководителю, но при этом и он не успеет перестроить систему под себя и свое окружение. Во всяком случае, не успеет сделать процесс слияния институтов и конкретной политической элиты (или даже группы внутри элиты) необратимым. Система не доверяет политикам и хочет защититься от них, какими бы принципиальными демократами они ни казались.
Интенции идущих во власть людей могут быть разными, но соблазн подчинить институты себе неизбежно возникает у каждого. Кому-то достаточно самой возможности управлять людьми. Кто-то преследует цели личного обогащения. Кто-то верит в миссию, которую история доверила ему лично или его партии. Кто-то в принципе поддерживает демократические институты и ограничения, готов их защищать, но «здесь и сейчас» считает, что лучше других знает, куда должна идти страна, поэтому – на время – хотел бы получить чуть больше власти. Потом ему будет сложно с этим «чуть больше» расстаться.
Зрелая система со стабильными институтами не ужасается того, какими могут оказаться люди во власти. Она просто с самого начала оценивает их реально и не верит в идеал. Да, как говорит Макрон, все могут – и должны – решать избиратели. Но у политика, подчинившего себе институты, больше возможностей манипулировать электоратом. Система исходит из того, что она выше и полезнее для общества, чем самый популярный политик, и не может зависеть от его актуальных настроений, желаний и целей.
Данила Моисеев 
