В Москве на 90 суток закрыли клуб Mutabor – формально из-за отсутствия термометров в складских помещениях, трещин на стенах, обнаруженных следов жизнедеятельности грызунов. Едва ли это точка в скандале вокруг печально знаменитой «голой вечеринки» блогера Анастасии Ивлеевой. Каждый день появляются новости о покаянных письмах и выбранных участниками вечеринки способах искупления вины, включая перевод денег пострадавшим от обстрелов в Белгороде, поездки в зону СВО, дарения в адрес Церкви и чуть ли не добровольную службу в армии.
Одновременно разгораются новые скандалы – то вокруг музыканта группы «Щенки» Максима Моисеева, выступавшего на сцене в непотребном виде, то вокруг блогера-миллионника Сергея Косенко, якобы бросавшего в снег своего ребенка. Ролик Косенко и вовсе привлек внимание депутатов, последовал запрос в Следственный комитет, начата проверка, говорится о возбуждении уголовного дела. Судя по некоторым заявлениям, к блогеру и прежде были вопросы у правоохранителей – по возможным финансовым нарушениям.
Кажется, что на любого публичного человека может найтись какая-нибудь статья в административном или уголовном кодексе. Некоторых как будто проверяют по списку самых актуальных правонарушений – выясняют, например, нельзя ли интерпретировать их эпатаж не просто как нарушение общественного порядка, а как акт запрещенной пропаганды. Или же уточняют, высказывались ли нарушители по поводу СВО – и в каком ключе. И участникам «голой вечеринки», и арестованному музыканту, и блогеру со скандальным роликом сложно в этой истории рассчитывать на публичное сочувствие: в медиа, на телевидении они и их поведение поданы в весьма неприглядном виде.
Вопрос не в том, где границы частной и общественной жизни. В конце концов, известные люди, звезды шоу-бизнеса могли свыкнуться с мыслью, что любой их шаг становится публичным, а следовательно, обсуждаемым. Могли они понимать и контекст, в котором последние почти два года существует российское общество. Как бы то ни было, примечательно, что действующая система, начиная с медиа (включая, конечно, государственные и окологосударственные СМИ) и заканчивая законодателями и следственными, карательными органами, включила режим «морального полицейского».
Есть ли в этом какая-то необходимость для самой власти? С прагматической, практической точки зрения – пожалуй, нет. За время, прошедшее с начала СВО, политическое поле стало почти стерильным. Сложно представить себе сколько-нибудь эффективную оппозиционную деятельность в РФ сегодня – только вписанное в систему несогласие по отдельным социально-экономическим вопросам или призывы быть еще жестче с теми, кто не шагает в ногу. Коридор публично допустимых высказываний по ключевой для власти теме спецоперации очень узок – выход за его пределы чреват нарушением закона. Запретительных норм принято достаточно, в этом различные институты проявили изобретательность. Карательных инструментов тоже хватает, все под рукой.
Фривольность блогеров и музыкантов едва ли способна поколебать эту мощную конструкцию. Если людям неприятны фото с «голых вечеринок», вряд ли они могут навредить и общественной нравственности. Но в деятельности любой системы, в том числе и системы запретов и наказаний, наступает период инерции. Уже все сделано, но сама система как будто должна оправдывать свое существование, выискивать новых нарушителей и нарушения. Если люди прямо не высказываются на запретные темы, то, вероятно, они как-то иначе привлекают к себе внимание. Конечной точки у такой инерции часто нет, и остановить ее может только четкий сигнал сверху. Пока такой сигнал не поступал.
Валентин Балашов 
Геннадий Петров 
