Фото агентства городских новостей "Москва"
Политическое будущее ЛДПР после смерти Владимира Жириновского – уравнение со многими неизвестными. Одно из главных неизвестных – контекст, в котором будут существовать партии в ближайшие годы.
Мощная зачистка оппозиционного поля, а затем и спецоперация в Украине с сопровождающими ее законодательными ограничениями разделили политическую жизнь в стране на «до» и «после». Очевидно, что смысловые контуры системы, в том числе и партийной, парламентской, будет очерчивать власть. Никто не знает, какой тип оппозиционности будет ею востребован, какой будет считаться допустимым или хотя бы терпимым. И точно так же никто не может сказать, какие партии окажутся для нее нужными, а какие нет. Политическая логика даже сентябрьских выборов 2021 года, кажется, уже не вполне работает.
ЛДПР все годы своего существования была партией лидерской. Партией не «чего», а «кого». Думается, что Жириновский проходил бы в парламент при любой правящей элите, при самом прозрачном и честном подсчете голосов, вероятно даже – в любой стране. Сейчас много говорят о том, что он предсказал события в Украине чуть ли не с точностью до даты. Как бы то ни было, Жириновский действительно часто проговаривал то, что потом становилось частью официальной политики. Его невероятный инстинкт задавал направление дискурсу партии: они могли быть национал-патриотами, имперскими реваншистами, выступать за бедных против богатых, за регионы против столицы, развивать антикоммунистическую риторику. Жириновский гарантировал людям политическую карьеру. Проведя ЛДПР в Думу, впрочем, он не только дал своим соратникам время решить, кто будет руководить процессом дальше, но и оставил партию с кризисом идеологической идентичности.
Чем захочет быть ЛДПР? Контекст здесь принципиален. Можно предположить, что после спецоперации и подписания (в это хочется верить) мирного соглашения в Думе сформируется некий «донбасский консенсус». Цели, задачи, смысл операции будут приняты всеми силами. Но украинский вопрос едва ли уйдет из повестки. Легко предположить формирование условных групп «умеренных» политиков, которые захотят остановиться на достигнутом, и «максималистов», которые посчитают достигнутое недостаточным. Вторая группа – постсоветские реваншисты. ЛДПР теоретически могли бы выступать в этой роли – даже если учесть, что Леонид Слуцкий представляет Россию на переговорах с Украиной.
Проблема этого пути для ЛДПР в том, что нишу активно занимают. «Справедливая Россия» пошла на выборы вместе с партией «За правду», в программе которой имперский реваншизм был прописан четко и недвусмысленно. Для справедливороссов проблема идентичности тоже становится актуальной: продолжать бороться с коммунистами за левый электорат или ловить момент и делать ставку на новый «патриотизм после спецоперации»? Выбор в пользу второй опции ограничит ЛДПР поле для маневра. К тому же в регионах уже есть случаи, когда люди из партии Жириновского переходят в «Справедливую Россию».
Быть может, власть не захочет организовывать в парламенте идейные ансамбли (центристы, левые-коммунисты, имперские патриоты, умеренные либералы), а просто разрешит свободное соревнование брендов лояльных партий. Бренд ЛДПР узнаваем. Но выезжать на нем долгое время, не решая вопрос с идеологической ориентацией, затруднительно. Это, по сути, жизнь в кредит.
Жириновский уверенно мог участвовать в тендере за право остаться в российской политике. Он был в состоянии аккумулировать электорат и протестную энергию, причем нелиберального свойства. Захотят ли его соратники делать это и дальше, причем вместе? Или предпочтут развивать свои политические карьеры в других проектах? Ближайшие годы это покажут.
Данила Моисеев 
