Как казахстанская история повлияет на российскую политику

Фото Reuters

Президент Казахстана Касым-Жомарт Токаев заявил, что конституционный порядок в стране восстановлен, основные угрозы безопасности предотвращены. Вместе с тем, подчеркнул глава республики, события, аналогичные казахстанским, могут повториться и в других странах ОДКБ. Поэтому организации важно повысить оперативность реагирования на кризисные ситуации.

Сейчас в Казахстане, как сообщается, развернуты 2030 человек и 250 единиц техники в рамках миротворческой миссии. Когда 5 января президент Токаев обратился к ОДКБ с призывом помочь, когда в том числе и из России в Казахстан вылетели самолеты, было опасение, что миротворцам придется вступать в столкновения с протестующими. Кто бы ни был прав или виноват в таком конфликте, последствия вмешательства иностранных сил предсказать всегда сложно. Пока такого сценария удалось избежать.

Это не значит, что казахстанская история никак не повлияет на Россию, не отразится на умонастроениях и не отложится в оперативной памяти власти в РФ. Российская правящая – и в первую очередь силовая – элита давно и внимательно наблюдает за тем, что происходит в политике стран со схожим типом отношений государства и общества. Схожий тип предполагает наличие властной вертикали, доминирование одной политической силы, ограниченный режим существования и функционирования оппозиции, «большое», то есть отвечающее за все сферы жизни, государство. Особенное внимание уделяется бывшим республикам СССР, то есть режимам с общим советским корнем. Это своего рода политическая обсерватория или лаборатория, где можно изучать варианты развития событий и прикладывать их к российской действительности.

То, что происходило – и на самом деле еще не вполне завершилось – в Казахстане, едва ли вписывается в привычный сценарий цветной революции, какие бы слова о вмешательстве извне или интересе Запада ни звучали. Цветные революции чаще всего были привязаны к выборам, результаты которых часть общества отказывалась признать, или резонансному решению местных правящих элит. Это с самого начала был политический протест. В Казахстане все, пусть и стремительно, но развивалось по классической экономико-политической модели. Сначала требования снизить цены на газ, потом призывы к отставке правительства, а уже следом за этим – столкновения на улицах, силовая операция. Экономическое недовольство, как правило, выражают граждане, которых доминантная власть привыкла считать своим электоратом. Это не либералы и не агенты, это массовый ресурс протеста.

Российские законы, а особенно законоприменительная практика, блокируют почти любые протестные политические инициативы, касаются ли они итогов выборов, арестов оппозиционеров, закрытия организаций. С экономическими протестами все сложнее. Людям невозможно запретить возмущаться ростом цен, низким качеством жизни и т.д. Обществу едва ли получится внушить, что такие протестующие – наймиты Запада. С «политическими» это сделать проще. Скорость, с которой экономический протест в Казахстане перерос в политический, вероятно, убедит российскую власть в том, что реагировать нужно молниеносно. А лучше действовать превентивно. Как – другой вопрос. Может, закручивая законодательные гайки. Может, наращивая экономический популизм.

Другой повод для размышлений – тема транзита власти. Казахстанский случай показал, что даже при мягком транзите возникают два центра силы. И тот, кто приходит на смену прежнему лидеру, со временем захочет ограничить влияние предшественника. Обновленная Конституция РФ дает Владимиру Путину возможность избираться снова. И гипотетического преемника в будущем станут выбирать с невиданной тщательностью, осторожностью и консерватизмом.