О возвращении Навального и самосохранении в политике

Фото Reuters

Возвращение Алексея Навального в Россию внешне противоречит общечеловеческой логике самосохранения. ФСИН еще в декабре дала понять, что основателю «Фонда борьбы с коррупцией» условный срок по делу «Ив Роше» могут заменить на реальный, поскольку он с октября «уклоняется от контроля уголовно-исполнительной инспекции». Было легко предсказать, что Навального задержат уже в аэропорту после приземления в Москве, и поворот самолета из «Внуково» в «Шереметьево» лишь укрепил эту уверенность.

В случае с Навальным сильнее оказалась логика самосохранения в российской политике. Все, что происходило с ним в 2020 году, начиная с отравления и разрешения на вылет в Германию и заканчивая слухами о возбуждении новых уголовных дел и декабрьским заявлением ФСИН, допускает простую интерпретацию: ему прямо дали понять, что лучше уехать из страны, жить за границей. Навальный – оппозиционер, последовательно декларирующий желание сломать систему. Остаться за границей для него означало бы согласиться на условия противников, то есть проиграть, согласиться с ролью политтехнолога, а не актуального политика, встать в один ряд с Березовским и – теперь уже – Ходорковским.

Понятно, что при работающих связи и интернете публиковать разоблачительные материалы и даже координировать работу условного «Умного голосования» на выборах можно и из Европы. В конце концов, Светлана Тихановская последние полгода остается главной фигурой белорусской оппозиции и свою деятельность ведет, находясь фактически в изгнании. Но все-таки речь идет о разных казусах. Тихановская не планировала становиться политиком и президентом страны, ее приподняла наверх протестная волна. Навальный же сам запускает эти волны, не скрывает своих амбиций, хочет получить власть и посвятил немало времени организации сети сторонников, которые видят в нем харизматического лидера. Для этой сети политическая эмиграция лидера, вероятно, стала бы сигналом – разбегаться или уходить в «подполье», из которого можно не выбраться.

Впрочем, возвращение Навального – это не только знак своим. В отличие от многих несистемных оппозиционеров он все же позиционирует себя в системе координат массовой, а не нишевой политики. Отсюда, например, его популизм, четко обозначенное желание восстановить поруганную в 90-е справедливость, заигрывание с националистическим дискурсом, темой «русскости» и т.д. Пытаясь конкурировать с Путиным, он понимает, что должен бороться и за электорат Путина, а не только за аудиторию «Эха Москвы» или зрителей телеканала «Дождь». Его «прекрасная Россия будущего» – это все-таки видоизмененная реальная страна, а не утопический параллельный мир.

Владимир Путин много лет остается у власти в том числе и потому, что чувствует и понимает настроения и психологию своих избирателей. Он часто следует самым простым поведенческим моделям. Для Навального одна из таких моделей – согласие на арест, добровольная передача себя в руки противника. Эту стратегию поведения можно назвать культурно-архетипической, отношение к персонажам в таких историях чуть ли не предопределено, «жертва» воспринимается положительно.

Путин пришел к власти, эксплуатируя такие популярные качества, как решительность, бесстрашие, выражаясь просторечно – «крутизна». Навальный понимает, что в борьбе за массовую поддержку в стране, где популярен Путин, он должен демонстрировать те же качества и в первую очередь не бояться. Это мужская борьба, не для слабаков. И запрос на новую страну вовсе не должен означать автоматический запрос на новый тип лидера – рефлексирующего интеллигента или чиновника-технократа, которого можно в любой момент заменить другим.