COVID-19 обнажает механизмы идеологической борьбы

Графика pixabay.com

История с распространением коронавируса обнажила механизмы борьбы интерпретаций, которую постоянно ведут власти как внутри страны, так и на международной арене.

Сначала, когда проблема носила в основном локальный характер, Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) не торопилась называть происходящее пандемией. События трактовались как «эпидемия с многочисленными очагами».

Спустя месяц ВОЗ изменила риторику и даже упрекнула другие страны в недостаточной реакции. «Мы крайне обеспокоены как пугающими темпами распространения вируса, так и бездействием», – объявил гендиректор ВОЗ Тедрос Адханом Гебрейесус. Он призвал страны «предпринимать срочные и агрессивные действия» для борьбы с вирусом. Но также сделал оговорку, что «пандемия» – не то слово, которое можно использовать легкомысленно, оно может вызвать необоснованный страх.

Борьба за интерпретацию продолжилась. Китайская сторона призвала отказаться от упоминания «уханьской пневмонии», ведь распространение коронавируса нового типа – это общемировая проблема, ее источник еще не определен. Специальным термином стал «COVID-19».

Теперь в странах разворачивается борьба интерпретаций относительно того, как оценивать сам вирус – как опасный только для пожилых и для людей с хроническими заболеваниями или как угрожающий в том числе молодой части населения. Разнятся и подходы к фиксации причин смерти: что считать первопричиной – коронавирус или обострившиеся на его фоне сопутствующие заболевания?

Исходя из доминирующих интерпретаций, принимаются стратегически важные решения о введении карантинных мер, степени их жесткости или, наоборот, об отказе от повсеместного карантина, как, например, в Бразилии, президент которой в отличие от региональных властей пока выступает против «концепции выжженной земли». И конечно, доминирующие интерпретации влияют на перераспределение финансовых ресурсов, оценку политических событий, приоритеты госуправления.

Очевидно, что точно такой же борьбой интерпретаций занимаются и российские власти – например в экономической сфере. Допустим, уже сейчас, находясь на пороге сильнейшего кризиса, финансовые власти продолжают рассказывать о скорой стабилизации, о соответствии происходящего планам правительства. «В целом экономика пока развивается в рамках тех трендов, которые мы планировали. За два месяца рост экономики составил 2,3%», – сообщил в конце минувшей недели глава Минфина Антон Силуанов.

«Темпы (экономического роста. – «НГ») во втором квартале этого года могут замедляться. Но годовые темпы, на наш взгляд, скорее всего останутся в положительной зоне. Как будет развиваться ситуация в третьем квартале, зависит от многих обстоятельств. Мы пока исходим в качестве гипотезы, что в третьем квартале будет стабилизация», – уверила председатель Центробанка Эльвира Набиуллина. Но в каком состоянии экономика доживет до третьего квартала? О какой стабилизации можно говорить, когда внутренний и внешний спрос окажется под сильнейшим давлением?

Борьба интерпретаций становится критически важной в условиях глобального цифрового мира, когда, казалось бы, есть доступ к большому массиву данных, но нет четких критериев, как эти данные оценивать. Главный же вопрос: насколько победившая интерпретация будет близка к истинному положению дел?