О наказании за брошенный стаканчик

Фото Sefa Karacan/Anadolu Agency/Getty Images

Валерий Фадеев, впервые председательствуя на заседании Совета по правам человека (СПЧ) при президенте РФ, заявил, что судебные решения «должны быть соразмерны содеянному: брошенный в сторону полиции пустой бумажный стаканчик не может приводить к тюремному сроку». Речь, конечно, шла о так называемом «московском деле». Его фигурантам выносят или хотят вынести суровые приговоры за проступки, которые сложно квалифицировать как реальные акты насилия.

Президент России Владимир Путин, присутствовавший на заседании, позже в разговоре с режиссером Александром Сокуровым вернулся к теме стаканчика. «Бросил – ничего, – сказал Путин. – Потом пластиковую бутылку – опять ничего. Потом уже бросит и стеклянную бутылку, а потом и камень, а потом стрелять начнут и громить магазины. Мы не должны допустить вот этого. Все имеют право высказывать свою точку зрения и выражать свою позицию всеми возможными доступными, но законными средствами. Вот в чем все дело».

Это было сказано в ответ на слова Сокурова о том, что в России протестующие молодые люди «никогда не мародерствуют, ничего не рушат, не жгут магазины, отличаются пока еще известной деликатностью». Президент пытался перевести разговор на протесты в западных странах, беспорядки во Франции и США. Это его привычный риторический ход. Теоретически он эффективен. Горящие автомобили в выпусках теленовостей видят все. Достаточно поставить знак равенства между протестующими на Западе и в России и задать вопрос: «Вы что, этого хотите?!» Такая риторика действует на публику.

Конечно, никто не хочет, чтобы на улицах били витрины или жгли автомобили. Но по обозначенному президентом пути – «сегодня ты бросаешь стаканчик, а завтра стреляешь в полицейского» – можно уйти очень далеко, соскочить с правовой платформы в пространство произвольных допущений. Понятно, что власть опирается на полицию и Росгвардию. И любой такого рода месседж президента адресован в том числе (если не прежде всего) самим силовикам. Их тем самым де-факто призывают ничего не бояться, быть твердыми, не сомневаться и выполнять приказ.

Однако правовое государство и общество не могут руководствоваться допущениями. Они должны отталкиваться от конкретных действий, проступков. С точки зрения права брошенный стаканчик не должен приравниваться к кирпичу или пуле. Можно ли рассматривать поведение любого задержанного вне контекста, как будто речь идет не о живом человеке, а о наборе автоматических функций – «выкрикнул, бросил, толкнул, не подчинился»? Суды очень часто даже не допускают мысли о том, что сотрудники силовых органов могут превысить полномочия, действовать излишне жестко, провоцировать реакцию.

Государство, наказывая людей за то, что они теоретически могли бы сделать, но не сделали, действует по науке синьора Петрушки из сказки про Чиполлино, который одергивал юного графа Вишенку, когда тот собирался порисовать: «Несдобровать тем мальчикам, которые теряют время на бумагомарание! Кем они станут, когда вырастут? В лучшем случае малярами, теми грязными, плохо одетыми бедняками, которые целыми днями малюют узоры на стенах, а потом попадают в тюрьму».

Накануне заседания СПЧ Путин, комментируя санкции против российского спорта, ссылался на римское право и заявлял, что «наказание должно быть индивидуальным и не носить коллективного характера». Римское право как раз и предполагает кодексы и дифференциацию проступков и наказаний. Но получается, что в случае с задержанными протестующими срабатывает не эта сложная система, а самая простая бытовая логика, которая не предполагает никакой градации преступлений. Правоприменение, подчиненное такой логике, противоречит сложности самой жизни, где есть место разным формам гражданской активности, в том числе и протестной.