Ольга Соловьева
Декарбонизация российской экономики невозможна без участия бизнеса, считают чиновники.
Фото РИА Новости
До конца февраля Минэкономразвития (МЭР) обещает внести в правительство операционный план по реализации Стратегии низкоуглеродного развития. Новый план предполагает внедрение механизма платы за эмиссию соединений углерода. Внутренний углеродный налог может освободить российский бизнес от уплаты заграничных экологических сборов, надеются наши чиновники. Но крупный бизнес видит пробелы в обоснованиях необходимости введения нового углеродного налога в России.
По словам первого замминистра экономического развития Ильи Торосова, этот новый план состоит из шести ключевых блоков: регуляторные меры, модернизация промышленности, повышение поглощений и климатические проекты, энергетика, технологические инновации, международное сотрудничество. И на текущем этапе плана ведется активная работа по созданию системы климатического мониторинга, уточнил чиновник. МЭР проводит оценку социально-экономических и экологических эффектов низкоуглеродного развития.
«Ведомством сформирована инфраструктура климатического регулирования и правовая база. Создан реестр для учета выбросов и торговли углеродными единицами, развивается добровольный углеродный рынок, растет число климатических проектов как одного из инструментов декарбонизации», – рассказал Торосов, выступая на Климатическом форуме Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП). Замглавы МЭР также отметил, что министерство продолжает тестировать механизмы и обязательного углеродного рынка в рамках сахалинского эксперимента. «Состоялась первая отчетная кампания, в 2023 году мы получили 1023 отчета. В 2024 году отчетная кампания уже стартовала. Предприятия должны подать отчетность до 1 июля 2024 года», – добавил он.
Торосов напомнил об обязательствах РФ по сокращению к 2030 году нетто-выбросов на 6% относительно 2019 года в целом по экономике. «Ключевой принцип – сокращение выбросов не должно тормозить развитие экономики. Основные инструменты – снижение углеродоемкости экономики и увеличение поглотительной способности российских экосистем», – отметил Торосов.
Несколькими днями ранее представитель МЭР обосновывал необходимость внедрения в России своей системы взимания платы за углерод. Главная причина для этого – начало действия с 1 октября 2023 года в Евросоюзе механизма пограничной корректировки углеродных выбросов (CBAM). Он предусматривает, что импортеры стали, алюминия, удобрений, цемента, электроэнергии и водорода ежеквартально должны отчитываться об углеродном следе. А с 2026 года поставщиков обяжут платить за выбросы, образовавшиеся при производстве товаров, через покупку специальных сертификатов.
«Неправильно надеяться, что европейский трансграничный механизм углеродного регулирования не затронет нас, поскольку в новых геополитических условиях торговые отношения между Россией и странами ЕС сведены к минимуму. Поэтому мы исходим из тех же соображений: зачем платить налог в бюджеты других стран, когда можно пополнять свой и направлять его на ту же декарбонизацию?» – указал чиновник. По его словам, для реализации проекта по углеродному регулированию необходимо организовать учет выбросов парниковых газов всех секторов экономики, поэтому декарбонизация экономики «без участия бизнеса невозможна».
При этом Россия сегодня формально находится в пятерке лидеров среди стран G20 по низким удельным выбросам в генерации энергии, рассказал на том же форуме замминистра энергетики Павел Сорокин. Чиновник также подтвердил, что Россия будет работать над изменением энергобаланса для сокращения эмиссии углерода и развивать новые технологии в этой сфере. Но делать это стоит не в ущерб доступности энергии для экономики и населения по адекватным ценам, подчеркнул он.
Глава МЭР Максим Решетников, выступая на форуме РСПП, пообещал, что к вопросу ценообразования на эмиссию соединений углерода его ведомство «будем очень аккуратно подходить». Все новые решения будут всесторонне оцениваться, исключая какую-либо дополнительную нагрузку на российскую экономику, обсуждаться в диалоге с заинтересованными лицами, подтвердил министр. Однако, продолжил он, в фокусе министерства – углеродный след продукции. А участники рынка должны научиться замерять углеродный след производимой продукции.
|
|
Первый замминистра экономического развития Илья Торосов видит необходимость учета парниковых выбросов во всех отраслях экономики. Фото с сайта www.duma.gov.ru |
Глава союза ссылается, в частности, на выводы доклада Центробанка (ЦБ) о предварительных результатах стресс-тестирования воздействия переходных климатических рисков на российскую экономику, «которые состоят в том, что введение внутренней цены на углерод приводит к более негативным последствиям для российской экономики, чем ее отсутствие».
В самом докладе ЦБ, в частности, оценивалось влияние рисков переходного этапа на российские нефтегазовые, металлургические, горнодобывающие и транспортные компании, на производителей удобрений и химикатов при их нынешнем состоянии бизнес-планов, не предполагающих существенных «адаптационных» трансформаций. В результате, приходили к выводу эксперты ЦБ, при отсутствии активной адаптации к энергопереходу треть крупнейших компаний из выборки на горизонте 2030–2040 годов демонстрирует значительное ухудшение финансового состояния. При этом часть компаний столкнется с трудностями даже раньше этого периода.
Вероятно, смущает лоббистов и тот факт, что обсуждение цены на углерод будет происходить только с опорой на результаты сахалинского эксперимента. «Результаты (сахалинского эксперимента. – «НГ») для нас будут очень значимы, в том числе в части углеродного налога. Мы-то по большому счету хотели сначала все-таки понять, что у нас в эксперименте получается, потому что именно результат сахалинского эксперимента и будет трансляцией успешности технологии», – рассказала директор департамента конкуренции, энергоэффективности и экологии МЭР Ирина Петрунина.
В сентябре прошлого года она говорила, что углеродное регулирование, в экспериментальном режиме внедряемое на Сахалине, может быть распространено на другие регионы только после окончания этого эксперимента. Торосов также подтверждал, что у ведомства нет планов по расширению эксперимента на Сахалине, поскольку властям «достаточно данных от этого региона». «На основе опыта острова в дальнейшем будем принимать решение о распространении такого регулирования на федеральный уровень», – заключил он.
Напомним, сахалинский эксперимент предполагает достижение на территории области углеродной нейтральности до 31 декабря 2025 года. В 2021 году в регионе проведена инвентаризация парниковых газов: выбросы составили 12,3 млн т углеродного эквивалента, поглощение – 11,1 млн т. Разницу – около 10%, или 1,2 млн т углеродного эквивалента, требуется ликвидировать.
В конце января МЭР представило проект постановления, ужесточающего правила оценки выбросов парниковых газов предприятиями. Само требование предоставления обязательной отчетности для предприятий, которые выбрасывают в атмосферу более 150 тыс. т углеродного эквивалента в год, введено с начала 2023 года. С 2025 года обязанность передавать данные в реестр возникнет и у компаний с выбросами более 50 тыс. т углеродного эквивалента в год.
В РСПП считают, что налог – самая неэффективная форма платы за углеродные выбросы. «Фактически это изъятие инвестиционных ресурсов и мощнейший проинфляционный фактор», – считает председатель комитета РСПП по климатической политике и углеродному регулированию Андрей Мельниченко. По его мнению, механизмы ценообразования на эмиссию углерода необходимо проектировать не такие прямолинейные, как налог. «Может быть, это механизмы, подразумевающие возможность использования рынка углеродных единиц… где эмитент может не просто в бюджет деньги платить, а финансировать то, ради чего это все создается, – климатические проекты, что позволит новую отрасль в стране запустить», – предлагает Мельниченко.
Эксперты Международного валютного фонда ранее оценивали потенциальные доходы российского бюджета от введения обязательной платы с бизнеса за выбросы парниковых газов на уровне 4,3–4,4% ВВП в 2030 году.
Введение углеродного налога может принести в российский бюджет дополнительные средства, однако создает угрозы для экономики, уточняли аналитики Росконгресса. «Взимание такого сбора создает риск снижения углеродоемкого производства. При этом себестоимость продукции и капитальные затраты предприятий увеличатся из-за необходимости закупки дорогостоящего оборудования и перехода на новые технологии, обеспечивающие более низкий уровень выбросов парниковых газов», – отмечают эксперты, добавляя, что из-за удорожания производства в результате появления нового налога ряд товаров может подорожать, что усилит инфляционное давление.
Примечательно, но если сегодня чиновники скорее выступают за введение углеродного налога, то еще несколько лет назад дискуссии велись в основном вокруг «углеродной отчетности» компаний. Власти продвигали закон об ограничении выбросов парниковых газов, в рамках которого предлагалось внедрить систему учета выбросов, чтобы крупнейшие производители углекислого газа в стране отчитывались о его объемах в специализированный орган (см. «НГ» от 17.02.21). И даже в прошлом году глава МЭР Максим Решетников в своей статье для журнала, выпускаемого Институтом народнохозяйственного прогнозирования (ИНП) РАН, писал о важности в первую очередь климатического мониторинга и отчетности бизнеса по выбросам.
Эксперт Высшей школы экономики Владимир Саськов считает, что для РФ введение углеродного налога будет неэффективно.
«Большой объем производственных мощностей не может быть физически переоборудован в сроки, планируемые еврочиновниками и нашим МЭР. И это создает большие проблемы реализации идеи углеродного налога в России. Это может привести как раз к тому, что инвестиционный потенциал уйдет в уплату налога, а не в модернизацию производства», – говорит он.
«В российских отраслях и компаниях, ориентированных на экспорт, введение углеродного налога снизит внерыночные регуляторные риски и повысит конкурентоспособность экспорта, так как в настоящее время система углеродного налогообложения становится нормой в основных странах – импортерах российской продукции, и если налога нет в стране-производителе, то товар попадет под налог у импортера», – полагает замдекана факультета экономики и бизнеса Финансового университета Иван Петров. Однако проблемы могут возникнуть у компаний, обеспечивающих внутренний рынок, особенно по товарам, цены на которые регулируются государством, добавляет он. «Углеродный налог в зависимости от его размера, который формально должен быть сопоставим с аналогичными налогами в странах-партнерах, может значительно снизить доходность компаний, обеспечивающих внутренний рынок, и привести к росту цен на соответствующую продукцию», – говорит Петров.
«Последствия от введения углеродного налога будут для всех компаний различными. Наибольшие давление на финансовые показатели компаний от введения углеродного налога получат представители отраслей с высокой долей использования энергоресурсов в производстве. Больше остальных налоговая нагрузка возрастет у металлургов, производителей удобрений и химикатов, нефтегазовых компаний, а также горнодобывающих и транспортных компаний. Однако этот налог будет стимулировать их снижать углеродный след, чтобы в дальнейшем сократить налоговую нагрузку», - рассуждает аналитик Freedom Finance Global Владимир Чернов.
Аналитик «Финам» Сергей Кауфман считает, что на первых этапах речь будет идти только об оплате выбросов сверх квоты и данные выплаты не будут касаться, например, компаний с высокой долговой нагрузкой.
«Углеродный налог может быть сегодня инструментом не только экологической политики, но и экономической. С помощью данного инструмента можно всегда найти углеродный след в произведенных товарах, который должен будет дополнительно оплачиваться при экспорте/импорте продукции. Поэтому для поддержания конкурентоспособности отечественных товаров введение углеродного налога скорее обязательная необходимость, чем дополнительная нагрузка для производителей», - полагает доцент РЭУ им. Плеханова Татьяна Скрыль.
