Андрей Кортунов
Заседание СБ ООН по Сирии продемонстрировало редкое в наши дни единство принципиальных подходов великих держав к происходящим в арабской стране событиям. Фото Reuters
Внезапное падение режима Башара Асада, насколько можно судить, оказалось полной неожиданностью для всех внешних игроков. Хотя эксперты давно констатировали нарастание экономических и социальных проблем в Сирии, подвергали сомнению боеспособность правительственных вооруженных сил и обращали внимание на растущий военный потенциал радикальных исламских группировок в неподконтрольной Дамаску провинции Идлиб, предсказать драматические события начала декабря не мог, наверное, никто. Такова уж особенность персоналистских режимов данного типа – они выглядят очень прочными и практически неуязвимыми ровно до того момента, когда начинается их стремительный и неконтролируемый распад.
Шок от происходящего в Сирии вполне сравним, если не превышает эмоциональный эффект, от нападения боевиков ХАМАС на южный Израиль 7 октября прошлого года. Два этапа регионального кризиса тесно связаны друг с другом. Не будет преувеличением утверждать, что декабрь 2024 года стал прямым, пусть и отложенным во времени, продолжением октября 2023-го.
Политическая карта Ближневосточного региона вновь резко меняется, что требует и от непосредственных соседей Дамаска, и от нерегиональных игроков заново определить свои задачи и приоритеты, надежды и опасения, касающиеся уже бывшей Сирийской Арабской Республики.
Конечно, всегда можно заявить, что судьба Сирии в конечном счете зависит от самих сирийцев. Но реальность состоит в том, что страна уже в течение многих лет остается площадкой ожесточенного международного противостояния, где за каждой сирийской политической и военной силой стоят могущественные иностранные партнеры и спонсоры. А потому роль внешних факторов в начавшемся постасадовском политическом транзите никак нельзя недооценивать.
Неизбежность регионального оппортунизма
С соседними государствами все более или менее понятно. Ни одно из них не располагает ни достаточными военными и экономическими ресурсами, ни необходимой политической волей, для того чтобы взять на себя ответственность за будущее сирийской государственности. Поэтому алгоритм действий сирийских соседей так или иначе будет диктоваться преимущественно текущими оппортунистическими интересами и меняться в зависимости от динамики событий непосредственно на территории Сирии. Соглашения между региональными игроками по сирийским вопросам вполне возможны, но они скорее будут иметь тактический, чем стратегический характер.
Для Турции важно сохранить максимум влияния на новое руководство в Дамаске, вернуть хотя бы часть находящихся на турецкой территории миллионов сирийских беженцев на родину и вместе с тем по возможности не допустить создания у себя под боком радикального исламистского государства. Наверное, Реджепу Тайипу Эрдогану было бы намного комфортнее, если бы в Дамаск вошли подразделения Сирийской национальной армии, а не боевики запрещенного в РФ «Хайят Тахрир аш-Шам».
Приоритетом Израиля остается нанесение невосполнимого ущерба сохранившемуся военному потенциалу Сирии, чем ЦАХАЛ сейчас активно занимается. Кроме того, в цели Биньямина Нетаньяху входит полное вытеснение Ирана из Сирии и окончательное закрепление за Израилем сирийских Голанских высот.
Иран вынужден заниматься задачей минимизации ущерба своим позициям и позициям сирийского шиитского меньшинства, а также поиском возможностей продолжать поддерживать союзную Тегерану «Хезболлу» в условиях, когда действовавший долгое время сухопутный мост в Ливан последовательно разрушается Израилем.
Ираку нужно опасаться дестабилизирующего воздействия сирийских событий на свои восточные регионы. Общая граница двух стран составляет почти 600 км, через которую сейчас идет поток беженцев, включая и военнослужащих уже бывшей сирийской армии.
Те же опасения возможного трансграничного перехлеста сирийской нестабильности должны мешать спокойно спать премьер-министру Ливана и королю Иордании.
А вот великие державы не могут позволить себе роскоши чистого ситуативного оппортунизма. Они по определению должны мыслить стратегически. Конечно, сейчас совсем не лучшее время для поисков консенсуса между ними – мир находится в состоянии ожесточенного геополитического противостояния. Положение осложняется еще и предстоящей через месяц сменой власти в Вашингтоне, за которой вполне могут последовать какие-то сдвиги в политике США на Ближнем Востоке. И все же, если оставить за скобками политическую риторику, интересы великих держав в отношении постасадовской Сирии в значительной мере совпадают.
Точки схождения интересов
Во-первых, никто не заинтересован в распаде Сирии на несколько мини-государств. Не только потому, что эти мини-государства скорее всего окажутся нежизнеспособными, но и потому, что нарушение территориального статус-кво способно запустить цепную реакцию пересмотра границ в Ближневосточном регионе с крайне опасными последствиями.
Во-вторых, никто из ответственных игроков не может выиграть от превращения Сирии в новый крупный очаг политического экстремизма и международного терроризма в самом центре арабского мира. Трагическая судьба Ирака после свержения Вашингтоном и его союзниками режима Саддама Хусейна в 2003 году должна служить предостережением.
В-третьих, в общих интересах не допустить восстановления потенциала химического оружия, которым когда-то располагал Дамаск и который был уничтожен в рамках российско-американской договоренности, достигнутой в сентябре 2013 года. Возможности возобновления производства химического оружия в Сирии не вполне очевидны, но опасения на этот счет все же существуют.
В-четвертых, есть общая заинтересованность в том, чтобы огромные и разнообразные арсеналы обычных вооружений, накопленные участниками многолетней гражданской войны, не попали в руки безответственных экстремистских групп, будь то внутри страны или за ее пределами. Частично эту задачу сейчас решает Израиль силовыми средствами, но полностью полагаться на еврейское государство в данном вопросе едва ли разумно.
В-пятых, для всех важно исключить перспективу масштабной гуманитарной катастрофы в Сирии, порожденной нехваткой продовольствия, топлива, базовых медикаментов, развалом систем государственного и муниципального управления, сохранением очагов вооруженного насилия, повышенной активностью криминальных группировок и другими факторами.
В-шестых, всем хотелось бы надеяться, что новый политический режим в стране будет инклюзивным, что в скором будущем Сирия получит современную конституцию и что в новой политической системе найдется место представителям всех этнических и конфессиональных групп сложного сирийского общества. Также никто не хотел бы увидеть наступления в Сирии эпохи средневековой гендерной дискриминации и сегрегации.
В-седьмых, в общих интересах предотвратить новую миграционную волну с территории Сирии, которая могла бы захлестнуть соседние страны и докатиться до других регионов. Более того, желательно, чтобы хотя бы какая-то часть из 8 млн сирийских беженцев, находящихся сейчас на Ближнем Востоке, в Европе и в других местах, вернулась к себе домой и приняла участие в восстановлении страны.
В-восьмых, есть общая заинтересованность в том, чтобы постасадовская Сирия продолжила уже начатый процесс возвращения в семью арабских государств, превратившись в конструктивного участника усилий по созданию новой системы региональной безопасности и развития.
Возможен ли «сирийский консенсус»
Достаточно ли этих общих интересов для того, чтобы отделить Сирию от негативного глобального геополитического контекста? Скептики, несомненно, скажут, что всего этого недостаточно и что дальнейшее развитие событий в Сирии неизбежно будет восприниматься в Брюсселе и в Москве, в Вашингтоне и в Пекине как «игра с нулевой суммой». Действительно, в сложившихся обстоятельствах трудно рассчитывать на принятие каких-то долгосрочных многосторонних программ постконфликтного восстановления страны или хотя бы на согласование Советом Безопасности ООН дорожной карты содействия государственному строительству в Сирии. Еще менее вероятным выглядит запуск какого-то сирийского «квартета» или «квинтета» по образцу созданного в 2002 году объединения России, США, ООН и Евросоюза для координации усилий по урегулированию израильско-палестинского конфликта.
Однако не стоит спешить с выводами – прошедшее 9 декабря в закрытом режиме заседание СБ ООН по Сирии продемонстрировало редкое в наши дни единство принципиальных подходов великих держав к происходящим в Сирии событиям. Постпред России Василий Небензя подчеркнул, что общность позиций распространяется на вопросы «сохранения территориальной целостности и единства Сирии, обеспечения защиты гражданского населения, обеспечения доставки гуманитарной помощи нуждающемуся населению».
Конечно, единство может оказаться хрупким и недолговечным. За основными внешними игроками в сирийском конфликте тянется длинный шлейф взаимных обид, претензий, подозрений и разногласий, мешающих каждому из них выступить естественным лидером в усилиях по национальному примирению. С другой стороны, фактическое «самоустранение» великих держав от сирийской проблемы по формуле Дональда Трампа («Это не наша война, надо дать этой ситуации разрешиться самой по себе») фактически означает их делегитимацию как ведущих ответственных игроков мировой политики. Одна из неотъемлемых характеристик великой державы – способность и готовность обеспечивать глобальные и региональные общественные блага.
В нынешней обстановке инициатива по совместным усилиям в предотвращении негативных сценариев дальнейшего развития событий в Сирии могла бы исходить от тех ведущих стран «мирового большинства», которые не были напрямую вовлечены в военное противостояние в этой стране. Например, Китай или Индия могли бы выступить с предложениями по созданию многосторонней платформы для проектов постконфликтного восстановления Сирии. Одобрение такого рода формата Совбезом ООН стало бы важным стимулом не только для национальных программ экономической помощи, но и для частных инвесторов из Евросоюза, Восточной Азии и стран Залива.
Нынешняя обстановка в Сирии остается крайне неустойчивой и подвижной. Баланс между умеренными и радикалами, между прагматиками и идеологами, между толерантностью и нетерпимостью, между порядком и хаосом, между гражданским миром и гражданской войной может измениться в любой момент. Ближайшие месяцы, недели и даже дни могут оказаться решающими для определения траектории развития страны на многие годы вперед. Именно в такие переломные моменты истории и проверяется на практике соответствие великих держав их особому статусу в мировой политике.
