Андрей Кортунов
Уверенный в себе Реджеп Тайип Эрдоган повел Турцию более независимым и национально-ориентированным курсом. Фото Reuters
Одна из особенностей мировой политики наших дней – резкое повышение активности так называемых региональных лидеров, или держав среднего уровня. К данной категории относят самые разные страны Азии, Африки и Латинской Америки – Индонезию, Вьетнам, Пакистан, Иран, Саудовскую Аравию, Египет, Нигерию, Эфиопию, ЮАР, Мексику, Бразилию и др. Иногда в ту же группу включают еще и Германию, Польшу, Японию, Южную Корею или Канаду, но они сегодня слишком привязаны к внешней и военной политике США, чтобы считать их вполне самостоятельными игроками, а тем более региональными лидерами.
Региональные лидеры находятся на разных уровнях развития, в неодинаковых геополитических условиях и имеют различные возможности воздействовать на свое внешнее окружение. И все же они обладают рядом общих характеристик, причем их совокупное воздействие на глобальные процессы имеет явную тенденцию к росту. Рассмотрим особенности этой группы игроков на примере Турции.
При всех очевидных достижениях за 100 лет существования Турецкой Республики Анкара сталкивается с многочисленными проблемами, вытекающими из незавершенности национального модернизационного проекта. Отсюда вытекают многие противоречия, присущие турецкой внешней политике. Большинство таких противоречий типичны и для других региональных лидеров, а потому колоритную фигуру турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана позволительно считать зеркалом, отражающим начало происходящей в международных делах революции.
Стратегическая независимость и вовлеченность в западные системы безопасности
В Анкаре чувствительно относятся к своему суверенитету; Эрдоган никогда не упускает возможности заявить о том, что в международных делах он руководствуется исключительно национальными интересами страны. Эта позиция приводит к постоянным осложнениям в отношениях с Вашингтоном – мини-кризисы в турецко-американских отношениях происходят с завидной регулярностью один раз в два-три года. С другой стороны, Турция является одним из ведущих членов НАТО, главным бастионом южного фланга альянса, глубоко интегрированным в военную и политическую инфраструктуру блока. Поэтому «праздники непослушания» неизменно сменятся демонстрациями лояльности трансатлантическому единству. И если Анкара, например, формально не присоединилась к антироссийским санкциям США, то турецкий бизнес вынужден в той или иной мере следовать этим ограничениям.
Ключевые вопросы двустороннего сотрудничества в условиях санкций против России Эрдоган собирался затронуть в ходе анонсированных переговоров с Владимиром Путиным в Турции. Хотя главной интригой визита президента РФ могло бы стать обсуждение украинского конфликта, где Эрдоган с самых первых дней пытался позиционировать себя если не как посредника, то по крайней мере как фасилитатора мирных переговоров.
Ранее в Анкаре называли одной из возможных дат встречи двух президентов 12 февраля. Теперь же речь идет о конце апреля – начале мая. Официальный комментарий Кремля на этот счет звучит так: принципиальная договоренность достигнута, подготовка визита ведется. Все зависит от графика лидеров, тем более что в России идет подготовка к президентским выборам, а в Турции – к муниципальным.
Стремление к самостоятельности характерно и для других региональных лидеров, причем ни один из них не интегрирован в западные альянсы так плотно, как Турецкая Республика. Однако многие из этих стран, за некоторыми исключениями (например, Иран), так или иначе привязаны к интересам безопасности США – двусторонними договорами, долговременными поставками вооружений, программами военно-технической помощи. Эта привязка к Вашингтону ограничивает свободу рук региональных лидеров в международной жизни, а их постепенная «эмансипация» оказывается нелегким и небыстрым делом.
Фундаментальные принципы и политический прагматизм
Анкара давно позиционирует себя как лидера исламского мира или как минимум его суннитской части. Эту принципиальную позицию Эрдоган зафиксировал в очередной раз в июле 2020 года, преобразовав стамбульский собор Святой Софии из музея в мечеть. Однако намерение стать «защитником всех мусульман» вступает в противоречие с потребностью поддерживать партнерские отношения с теми важными для Анкары странами, где, по мнению турецкого руководства, не решены проблемы прав мусульманского населения. Отсюда – относительно сдержанный подход к уйгурскому вопросу в китайском Синьцзяне и попытки сочетать стратегическое партнерство с Индией, поддержку Пакистана по проблеме Кашмира и защиту интересов индийского мусульманского сообщества.
Турция и тут, конечно, не исключение. Разрыв между заявкой на лидерство в исламском мире и прагматическими интересами демонстрирует главный конкурент Турции в этой сфере – Саудовская Аравия. Разрыв стал особенно заметен с начала операции Израиля в Газе. Операция, конечно, затормозила движение в направлении возобновления дипотношений между двумя странами, но не прекратила взаимодействия по широкому кругу вопросов – от обмена развединформацией до крупных инвестиционных проектов.
Императивы региональной стабильности и соблазны игры на обострение
Лидерство предполагает обеспечение региональной стабильности в ключевых для лидера регионах, в случае Турции – в регионах Восточного Средиземноморья, Черного моря и Ближнего Востока. Но текущие национальные интересы, как их понимает турецкое руководство, нередко подталкивают Анкару к игре на обострение. Вспомним хотя бы соглашение между Турцией и Ливией (в лице Правительства национального согласия) по разграничению зон юрисдикции в Средиземном море, подписанное в конце 2019 года и вызвавшее столь бурную негативную реакцию со стороны всех соседних стран. Турецкое военное присутствие в Сирии также далеко не всеми воспринимается как фактор укрепления стабильности в регионе.
Другие региональные лидеры стоят перед той же дилеммой. Египет, к примеру, должен был стать ключевым фактором укрепления региональной стабильности в Северной и в Восточной Африке. Но отношения Каира с Ливией, Суданом и Эфиопией таковы, что египетский фактор часто воспринимается соседними государствами как часть проблемы, а не как часть ее решения. Это тем более относится к Ирану: хотя в Тегеране и утверждают, что Исламская Республика всеми силами стремится обеспечивать безопасность на Ближнем Востоке, многие его арабские соседи с этим взглядом на иранскую политику едва ли согласятся.
Глобальные амбиции и региональные возможности
Эрдоган не ограничивается региональной повесткой дня, он говорит о перестройке международной системы в целом, в том числе и о необходимости реформы Совета Безопасности ООН и других органов глобального управления. Однако практический опыт работы Анкары на глобальном уровне остается скромным, а потому турецкие предложения пока сводятся к общим декларациям и часто воспринимаются скорее как способ продвижения личного бренда турецкого руководителя, чем как продуманная заявка на реформы мирового порядка.
Подобная декларативность характерна и для других региональных лидеров. Вовлеченность Бразилии совместно с Турцией в попытки найти решение иранской ядерной проблемы в 2010 году имела в целом неоднозначные результаты. Осенью 2013 года несколько государств среднего уровня (Мексика, Индонезия, Южная Корея, Турция, Австралия) создали свой аналог БРИКС, получивший аббревиатуру МИКТА. Но многие ли сегодня, десятилетие спустя, считают МИКТА по-настоящему значимым игроком в глобальной политике?
Международная активность и слабость экономической базы
Турция известна своими впечатляющими мегапроектами – крупнейшим в мире столичным аэропортом, скоростными автотрассами и грандиозным проектом судоходного канала «Стамбул». От нее ждут сопоставимых свершений и на международной арене – например, в Африке, где сегодня турецкие дипломатия и бизнес очень активны. Но экономическая ситуация в стране остается сложной. Шесть лет назад за 1 долл. США давали 3,8 турецкие лиры, а сегодня доллар стоит более 30 лир. Пытаясь обуздать инфляцию, турецкий Центробанк повысил ключевую ставку до 45%, что будет душить экономический рост. Но даже и с такой запредельной ставкой инфляция по итогам текущего года прогнозируется на уровне 36%. Мощное землетрясение в феврале прошлого года, унесшее жизни почти 46 тыс. жителей Турции, выявило проблемы с качеством строительства и вновь активизировало дискуссии о коррупции в руководстве. Зависимость Турции от связей с Западом и международных валютно-финансовых институтов сохраняется, в той или иной мере ограничивая национальный суверенитет.
За некоторыми исключениями (арабские страны Залива), ведущие региональные державы еще долго будут испытывать дефицит материальных и нематериальных ресурсов, необходимых для реализации масштабных международных проектов. Даже Африканский союз сегодня более чем наполовину финансируется внешними, в первую очередь западными, донорами. Эти особенности порождают уязвимости, позволяющие внешним силам воздействовать на региональных лидеров: например, угроза отказа в очередном финансовом транше со стороны МВФ или в масштабном проекте МБРР способна повлиять на конкретные решения в столицах стран, испытывающих финансовые затруднения. Обещания западных кредиторов относительно реструктуризации долгов могут мотивировать лидеров этих стран изменить позицию по важным международным вопросам.
Харизматический лидер и политические расколы
Эрдоган – харизматический и уверенный в себе лидер, его внешняя политика носит ярко выраженный персоналистический характер, а узнаваемость президента играет большую роль в международных делах. Но Турция остается глубоко расколотым обществом, что показали выборы прошлого года: Эрдоган не смог победить в первом туре, а во втором набрал 52,18% голосов против 47,82% у его противника Кемаля Кылычдароглу. Это означает, что у половины населения могут быть свои взгляды на внешнюю политику, ее приоритеты, на роль и место Турции в мире. В любом случае эра Эрдогана подходит к концу, а за ней в той или иной форме грядет политическая трансформация страны. Что это будет значить для турецкой внешней политики, пока можно только гадать.
Многие другие региональные лидеры тоже расколоты. В Бразилии смена «латиноамериканского Трампа» Жаира Болсонару на левого Луиса Инасиу Лулу да Силву в начале 2023 года имела существенные последствия для позиционирования страны на мировой арене. Уход с аргентинской политической арены левого перониста Альберто Фернандеса и пришествие либертарианца Хавьера Милея повлекли за собой пересмотр и внешней политики страны, включая отказ Буэнос-Айреса от вступления в БРИКС.
Все эти противоречия, естественно, тормозят возвышение региональных лидеров, препятствуя разработке долгосрочных внешнеполитических стратегий. И все же новый уровень притязаний со стороны поднимающихся новых игроков мировой политики и экономики заслуживает пристального внимания. Разве не прав был Иоганн Вольфганг фон Гете, утверждавший, что в наших желаниях уже заключены предчувствия наших способностей осуществить их?
